Письмо из Донецка. Читаем, много букв...
"Мы сейчас больше молчим в городе. Почти не звоним друг другу просто так. Потому что все равно всплывут темы, о которых не хочется говорить вслух.
…Помните, как отснят знаменитый "А зори здесь тихие"? Там враг не персонифицирован. Он весь фильм проходит где-то на периферийном зрении – мельком, тенью. Но он точно есть. И он жесток и опасен.
На наших улицах почти нет вооруженных людей. Но они есть.
Пока они есть, невозможно жить нормально. Это как внутренняя боль неизвестной болезни. Как вирус. Вирус нельзя найти в теле, поймать, схватить и выбросить…
В нашем городе вирус. Совершенно здоровый детский городок во дворе пуст, будто сейчас 5 утра.
Четыре вечные досточки на сиденье качели – синяя, зеленая, желтая и красная – сверкают нетронутой новизной. Их некому стирать. Нет детского нерасчлененного гама. Нет вечно раздраженных мам с их вечно раздраженными голосами.
Есть солнце, есть живые деревья, есть даже продавцы в магазинах. А людей нет. Они заболели.
Украины тоже нет.
А еще, помните, в детстве – самую-самую обиду? Когда мама уезжала и не брала нас с собой. Мы хотели плакать и про себя решали, что никогда не забудем этого предательства.
Украина уехала и не взяла нас собой. Так кажется. Это глупо. Но так кажется.
Кажется, что она никогда не вернется.
...Когда идут громкие обстрелы, мои старики выключают свет в спальне и молча часами сидят на кровати рядышком друг с другом. Молча и совершенно покорно. Они прожили огромную, важную жизнь, но сейчас это никому нужно. Они понимают это.
От их покорности, от невозможности выбросить ее, хочется выть.
Русский язык отреагировал на происходящее нужной многозначностью. Фраза "эти пида*асы" заменяет нам многостраничные отчеты о взорванных мостах, похищениях, грабежах банков, новых блокпостах… Заменяет пугающие новости о заканчивающейся воде в миллионном городе, заменяет все каналы русского телевидения. Украинского у нас нет.
Интернет оттеснил туалет. Это не метафора. Утром мы сначала смотрим информационные сайты – и только потом отправляемся по коридору. Но та новость, которую мы все ждем, не приходит и не приходит. Мы готовим себя, что она уже не придет.
Все, кто мог, уехали. Они теперь звонят из благополучия и умно дают советы. Еще каждый день звонят неведомые родственники из неведомых городов. Они смотрят телевизор, выпуски про Украину и постоянно о чем-то спрашивают. А в конце разговора произносят бессмысленное предложение: "Чем мы можем вам помочь?!"
Моя семья, как и большинство других донецких семей, столкнулась с колючим в своей наглой реальности фактом: нас никто нигде не ждет.
Родственники свое родственное беспокойство и любовь вложили в категорическое телефонное: "Немедленно уезжайте из города".
Уезжайте. Никто еще не сказал: "Приезжайте".
Понадобилось много драгоценных сил, чтобы понять: мы, украинцы нужны только сами себе.
Я за эти дни пролистал кучу страниц в украинском интернете. Искал, как казалось, информацию. На самом деле, наверное, искал надежду. Искал тему "дончане, держитесь, пожалуйста". Но не нашел.
Нас нет для страны, чье возвращение нам снится так, что не хочется просыпаться.
Пропали все коты в городе. Похоже на то, что они выехали первыми. Идея очутиться в России им явно не понравилась.
Не знаю, прочтет ли кто-нибудь это до конца и какие выводы сделает. Не важно.
Важно, что есть города, где улицы полны людей и котов; где есть куча тем для беседы, и утро ты ждешь ради утра, а не ради строчки в новостийном сайте. Это так классно.
Я все еще верю, что Украина вернется домой, в Донецк, и поможет выздороветь городу и своим детям.
