Whisper
Well-Known Member
Ну так специалисты в области веры и решают !) Было бы странно , если бы было иначе , нет ?!
Бога нет!
- Автор теми Satona
- Дата створення
Theodolit
Well-Known Member
А это кто такие, стесняюсь спросить?
Хотите сказать придумывают? Сколько текстов уже нашли, которые из библии исключили? Вот вначале придумали, лишнее убрали, а потом типа аксиома?
Whisper
Well-Known Member
Главное , не в том , придумывают или нет , - а в том , что специалисты !.. А тексты , скорее , не исключили , а не включили.
Останнє редагування:
Тексты именно исключили. Текущая библия это работа многих и многих по включению или исключению книг.
Whisper
Well-Known Member
Атеизм шагает по планете
В начале 1990-х, после краха СССР, атеизм потерял значительное число своих приверженцев и стал уделом «бывших». Но ситуация меняется, и атеистическое сообщество все сильнее заявляет о своих правах.
Игры на политическом поле
В России «новые атеисты» составляют значительный электоральный процент. Даже если поверить официальной статистике и допустить, что 74 % русских у нас являются православными, то остается еще 26%, с которыми политтехнологам приходится считаться. На самом деле этот процент больше и с каждым годом растет. В контексте трансформации идентификационного кода (для большинства соотечественников православие важно именно с точки зрения идентичности), с ростом влияния секулярной западной культуры (фильмы, музыка, спорт, либеральные ценности etc) число агностиков увеличивается. И за их голоса идет борьба.
«Политический атеизм» громко заявил о себе в 2012 году, хотя его речи звучали в общественном пространстве и раньше. Именно тогда одно из доверенных лиц Владимира Путина на президентских выборах – Александр Невзоров – выступил с жесткими обвинениями в адрес Церкви. Тем самым он давал понять избирателям, что интересы секулярно настроенной части общества будут учтены «кандидатом номер один». Во время оно известный журналист и политик Невзоров дружил с кругом, сложившимся вокруг весьма консервативного питерского митрополита Иоанна (Снычева), неоднократно использовал в своих играх ресурсы и возможности правого крыла РПЦ. Но, трезво оценив перспективы господствующей конфессии, принял решение резко дистанцироваться от нее. В печати и в эфире стали регулярно появляться его антицерковные агитки. И говорит раскрученный журналист подчеркнуто хамски, чтобы исключить возможность полемики. Например, характеризуя клириков, Невзоров замечает: «Мы видим жирующих наглых бесцеремонных людей, которые радуются, что они востребованы царством для создания какой-то идеологии, и выжимают из этого все, что только могут». По его мнению, ни обществу, ни государству Русская православная церковь не нужна.
Похожую позицию, завернутую, правда, в упаковку политкорректности, демонстрирует и общество «Здравомыслие». Оно поддерживает, а часто и инициирует, антицерковные выступления, радикализует протест. Скажем, оно не только принимает участие в акциях местных жителей против строительства церквей в зеленых зонах, оказывает им юридическую и информационную поддержку, как это было в московском парке Торфянка, но и выступает против развертывания патриаршей программы-200, предусматривающей строительство культовых сооружений в спальных районах Москвы.
На какой почве растет радикализм
В последние годы стали раздаваться голоса не только против самой многочисленной по числу верующих конфессии, но и против религиозности вообще. Например, Александр Желенин в «Росбалте»1 заявляет, что религия – это духовный обман и дезориентация человека. Для аргументации своей позиции журналист прибегает к штампам советской атеистической пропаганды: «охота на ведьм», «костры инквизиции», «гуманизация» крестом и мечом Америки. Атеист не подозревает о духовной жизни на глубине, о переустройстве внутреннего мира уверовавшего в Бога человека, который начинает заниматься делами милосердия, бережно относится к природе, обращается к творчеству. До таких мелочей автору нет дела, поскольку его интересуют только внешние стороны процесса. Действительно, скандальных тем, связанных с религией, хватает. Позитивные же часто незаметны стороннему наблюдателю. И он делает вывод, что религия остается кандалами на теле ученого, художника и вообще любого свободного человека. Идея неполитизированной свободы, свободы во Христе остается для автора тайной за семью печатями.
Желенин утверждает, что любая религия плоха, поскольку она неизбежно рождает радикалов. Экстремизм растет на «умеренной» почве. С этим утверждением вроде бы не поспоришь: в религиозной среде, действительно, часто появляются те, кто скажут, что они постигли истину гораздо лучше остальных, и готовы будут громить и убивать тех, кто с этим не согласен. Но проблема в том, что и атеизм тоже может рождать своих монстров. Более того, он рождает тоталитарные режимы, которые страшнее любых «костров инквизиции». Коммунизм и нацизм есть беснование идеологии, замешанной на атеистических тенденциях. Поэтому в разговоре об экстремизме мы не можем забывать о том, что человек способен на жестокость и во имя Бога, и во имя борьбы с религией.
Постмодернистские ноты
Новые атеисты часто говорят жестким языком советских безбожников первых пятилеток. Но за ними не стоит административный ресурс. Поэтому сурово насупленные брови и громкие речи, вопреки, возможно, желанию авторов, переносят нас в атмосферу карнавала. Не того, которые устраивали товарищи во главе с Емельяном Ярославским, а постмодернистского маскарада.
Православные акционисты, вроде Энтео, также нередко прибегают к постмодернистским жестам за гранью фола. Например, подкидывают свиную голову в фойе Художественного театра или бросают на пол работы Сидура. Неоатеизм и православный акционизм, борясь с «врагами», идут в одной связке. И, наблюдая за их фигурами поведения, можно вспомнить стихи Ивана Ахметьева: «Постмодернизм/ у нас тут/ наложился на маразм».
Тем не менее, постмодернистская игра, несмотря на странности в некоторых регионах, сегодня существует в большинстве цивилизованных стран. Атеизм тоже стал частью этой игры. Церковь макаронного летающего монстра, Объединенная церковь бекона и другие подобные образования пародируют традиционную религиозность. Но даже в такой форме религия порождает более тесные связи и более сильное ощущение включенности в общность. Атеизм играет, но не выигрывает. Слова французского социолога Эмиля Дюргейма о том, что религиозная практика является необоримой интегрирующей силой, находят даже здесь свое подтверждение.
В поисках смысла
Игры с религией не освобождают человека от мировоззренческих тем. Кто я? Откуда? Зачем? Можно всегда прятаться за ширму, делать вид, что ничего, кроме игры, не существует. Но вертикальные проблемы все равно будут беспокоить человека.
Многие люди честно и искренне ищут смысл жизни, духовность. Атеисты могут считать это не поиском, а заблуждением. Но все-таки и им не помешает взглянуть на верующих более добрыми глазами, понять хотя бы, что их особый язык – это тот язык, на котором часть общества передает свои тревоги, конфликты, поиски правды.
В попытке ответа на онтологические вопросы пересекаются вера и неверие, наука и миф, фантазия. Это точка честного разговора, разговора не на публику.
В полемике между верой и безверием большая роль отводится теории эволюции. Эволюционизм в том виде, в каком его предлагает современная наука, низводит все высшие формы к низшим. Даже мораль некоторые ученые склонны объяснять особенностями жизни приматов в стае. По их мнению, она возникла для внутригруппового употребления. «Не Бог ввел мораль, а скорее наоборот: Бог появился для того, чтобы помочь нам жить так, как мы, по нашему же мнению, должны жить», пишет американский биолог Франц де Вааль2. Однако ученый признается, что универсальные права человека лежат за пределами природной этики. Здесь многое неясно.
Гуманизм, вопреки утверждениям неоатеизма, совместим с христианскими ценностями. Терпимость к религии позволяет думающим людям сосредоточиваться на размышлении о лучшем обществе. Вспомним хотя бы Томаса Мора, автора знаменитой «Утопии» и святого католической церкви. И сегодня наука вовсе не обязана вступать в бой с религией. Да, можно настаивать на том, что религия в устройстве общества не первична, что даже мораль имеет куда более низкое происхождение, чем мы привыкли думать. И все-таки непредвзятый атеист может согласиться с тем, что религии играют огромную жизненную роль.
Допустим, атеизм прав, и религия не была дана свыше и появилась в процессе эволюции. Но она не чужда человечеству. «Это наше собственное создание, часть нас самих, неразрывно связанная с культурой. Нам следовало бы научиться жить с ней и учиться у нее, даже если конечная наша цель – вступить на новый путь», – говорит Вааль.
Здравая мысль. Но что-то не видно, что отечественные атеисты готовы с ней согласиться.
В смежных комнатах
Вопросы веры и безверия сегодня не имеют окончательных ответов. Жизнь возникла однажды. Она не воспроизводится из неживой материи, как показал Луи Пастер. У всего живого был один прародитель, первый организм. Это не означает, что вокруг этой гипотезы стоит строить теологические концепции. Разные сферы деятельности человека не обязаны пересекаться на уровне одного мифа. У науки свой миф, у религии свой.
Это многообразие мифов неоатеизм не учитывает. Он спорит не с современными верующими, а с архаикой (хотя, конечно, архаики сегодня хватает). В лице возрожденной духовности история рациональности сделала новый шаг. Человек стал жить в смежных комнатах. Одна из них заставлена научными приборами и бытовыми отходами науки, в другой собраны символы и связанные с ними игрушки. Рациональность обнаруживает себя здесь не в схоластических одеяниях, а в лице библеистики, исторической литургики, археологии Святой Земли и тому подобных предметов.
Критикуя религию, новый атеизм не учитывает не только ментальность обитающих в смежных комнатах жителей, но и то обстоятельство, что в одной из таких комнат, где собраны научные аксессуары, обитает он сам. Он не понимает новой сложности современного верующего, а если вдруг и замечает ее, то называет «нецельностью», «расколотостью сознания». Но ничего похожего нет и в помине. Просто современный верующий – существо гораздо более сложное, чем это представляется неоатеизму.
В начале 1990-х, после краха СССР, атеизм потерял значительное число своих приверженцев и стал уделом «бывших». Но ситуация меняется, и атеистическое сообщество все сильнее заявляет о своих правах.
Игры на политическом поле
В России «новые атеисты» составляют значительный электоральный процент. Даже если поверить официальной статистике и допустить, что 74 % русских у нас являются православными, то остается еще 26%, с которыми политтехнологам приходится считаться. На самом деле этот процент больше и с каждым годом растет. В контексте трансформации идентификационного кода (для большинства соотечественников православие важно именно с точки зрения идентичности), с ростом влияния секулярной западной культуры (фильмы, музыка, спорт, либеральные ценности etc) число агностиков увеличивается. И за их голоса идет борьба.
«Политический атеизм» громко заявил о себе в 2012 году, хотя его речи звучали в общественном пространстве и раньше. Именно тогда одно из доверенных лиц Владимира Путина на президентских выборах – Александр Невзоров – выступил с жесткими обвинениями в адрес Церкви. Тем самым он давал понять избирателям, что интересы секулярно настроенной части общества будут учтены «кандидатом номер один». Во время оно известный журналист и политик Невзоров дружил с кругом, сложившимся вокруг весьма консервативного питерского митрополита Иоанна (Снычева), неоднократно использовал в своих играх ресурсы и возможности правого крыла РПЦ. Но, трезво оценив перспективы господствующей конфессии, принял решение резко дистанцироваться от нее. В печати и в эфире стали регулярно появляться его антицерковные агитки. И говорит раскрученный журналист подчеркнуто хамски, чтобы исключить возможность полемики. Например, характеризуя клириков, Невзоров замечает: «Мы видим жирующих наглых бесцеремонных людей, которые радуются, что они востребованы царством для создания какой-то идеологии, и выжимают из этого все, что только могут». По его мнению, ни обществу, ни государству Русская православная церковь не нужна.
Похожую позицию, завернутую, правда, в упаковку политкорректности, демонстрирует и общество «Здравомыслие». Оно поддерживает, а часто и инициирует, антицерковные выступления, радикализует протест. Скажем, оно не только принимает участие в акциях местных жителей против строительства церквей в зеленых зонах, оказывает им юридическую и информационную поддержку, как это было в московском парке Торфянка, но и выступает против развертывания патриаршей программы-200, предусматривающей строительство культовых сооружений в спальных районах Москвы.
На какой почве растет радикализм
В последние годы стали раздаваться голоса не только против самой многочисленной по числу верующих конфессии, но и против религиозности вообще. Например, Александр Желенин в «Росбалте»1 заявляет, что религия – это духовный обман и дезориентация человека. Для аргументации своей позиции журналист прибегает к штампам советской атеистической пропаганды: «охота на ведьм», «костры инквизиции», «гуманизация» крестом и мечом Америки. Атеист не подозревает о духовной жизни на глубине, о переустройстве внутреннего мира уверовавшего в Бога человека, который начинает заниматься делами милосердия, бережно относится к природе, обращается к творчеству. До таких мелочей автору нет дела, поскольку его интересуют только внешние стороны процесса. Действительно, скандальных тем, связанных с религией, хватает. Позитивные же часто незаметны стороннему наблюдателю. И он делает вывод, что религия остается кандалами на теле ученого, художника и вообще любого свободного человека. Идея неполитизированной свободы, свободы во Христе остается для автора тайной за семью печатями.
Желенин утверждает, что любая религия плоха, поскольку она неизбежно рождает радикалов. Экстремизм растет на «умеренной» почве. С этим утверждением вроде бы не поспоришь: в религиозной среде, действительно, часто появляются те, кто скажут, что они постигли истину гораздо лучше остальных, и готовы будут громить и убивать тех, кто с этим не согласен. Но проблема в том, что и атеизм тоже может рождать своих монстров. Более того, он рождает тоталитарные режимы, которые страшнее любых «костров инквизиции». Коммунизм и нацизм есть беснование идеологии, замешанной на атеистических тенденциях. Поэтому в разговоре об экстремизме мы не можем забывать о том, что человек способен на жестокость и во имя Бога, и во имя борьбы с религией.
Постмодернистские ноты
Новые атеисты часто говорят жестким языком советских безбожников первых пятилеток. Но за ними не стоит административный ресурс. Поэтому сурово насупленные брови и громкие речи, вопреки, возможно, желанию авторов, переносят нас в атмосферу карнавала. Не того, которые устраивали товарищи во главе с Емельяном Ярославским, а постмодернистского маскарада.
Православные акционисты, вроде Энтео, также нередко прибегают к постмодернистским жестам за гранью фола. Например, подкидывают свиную голову в фойе Художественного театра или бросают на пол работы Сидура. Неоатеизм и православный акционизм, борясь с «врагами», идут в одной связке. И, наблюдая за их фигурами поведения, можно вспомнить стихи Ивана Ахметьева: «Постмодернизм/ у нас тут/ наложился на маразм».
Тем не менее, постмодернистская игра, несмотря на странности в некоторых регионах, сегодня существует в большинстве цивилизованных стран. Атеизм тоже стал частью этой игры. Церковь макаронного летающего монстра, Объединенная церковь бекона и другие подобные образования пародируют традиционную религиозность. Но даже в такой форме религия порождает более тесные связи и более сильное ощущение включенности в общность. Атеизм играет, но не выигрывает. Слова французского социолога Эмиля Дюргейма о том, что религиозная практика является необоримой интегрирующей силой, находят даже здесь свое подтверждение.
В поисках смысла
Игры с религией не освобождают человека от мировоззренческих тем. Кто я? Откуда? Зачем? Можно всегда прятаться за ширму, делать вид, что ничего, кроме игры, не существует. Но вертикальные проблемы все равно будут беспокоить человека.
Многие люди честно и искренне ищут смысл жизни, духовность. Атеисты могут считать это не поиском, а заблуждением. Но все-таки и им не помешает взглянуть на верующих более добрыми глазами, понять хотя бы, что их особый язык – это тот язык, на котором часть общества передает свои тревоги, конфликты, поиски правды.
В попытке ответа на онтологические вопросы пересекаются вера и неверие, наука и миф, фантазия. Это точка честного разговора, разговора не на публику.
В полемике между верой и безверием большая роль отводится теории эволюции. Эволюционизм в том виде, в каком его предлагает современная наука, низводит все высшие формы к низшим. Даже мораль некоторые ученые склонны объяснять особенностями жизни приматов в стае. По их мнению, она возникла для внутригруппового употребления. «Не Бог ввел мораль, а скорее наоборот: Бог появился для того, чтобы помочь нам жить так, как мы, по нашему же мнению, должны жить», пишет американский биолог Франц де Вааль2. Однако ученый признается, что универсальные права человека лежат за пределами природной этики. Здесь многое неясно.
Гуманизм, вопреки утверждениям неоатеизма, совместим с христианскими ценностями. Терпимость к религии позволяет думающим людям сосредоточиваться на размышлении о лучшем обществе. Вспомним хотя бы Томаса Мора, автора знаменитой «Утопии» и святого католической церкви. И сегодня наука вовсе не обязана вступать в бой с религией. Да, можно настаивать на том, что религия в устройстве общества не первична, что даже мораль имеет куда более низкое происхождение, чем мы привыкли думать. И все-таки непредвзятый атеист может согласиться с тем, что религии играют огромную жизненную роль.
Допустим, атеизм прав, и религия не была дана свыше и появилась в процессе эволюции. Но она не чужда человечеству. «Это наше собственное создание, часть нас самих, неразрывно связанная с культурой. Нам следовало бы научиться жить с ней и учиться у нее, даже если конечная наша цель – вступить на новый путь», – говорит Вааль.
Здравая мысль. Но что-то не видно, что отечественные атеисты готовы с ней согласиться.
В смежных комнатах
Вопросы веры и безверия сегодня не имеют окончательных ответов. Жизнь возникла однажды. Она не воспроизводится из неживой материи, как показал Луи Пастер. У всего живого был один прародитель, первый организм. Это не означает, что вокруг этой гипотезы стоит строить теологические концепции. Разные сферы деятельности человека не обязаны пересекаться на уровне одного мифа. У науки свой миф, у религии свой.
Это многообразие мифов неоатеизм не учитывает. Он спорит не с современными верующими, а с архаикой (хотя, конечно, архаики сегодня хватает). В лице возрожденной духовности история рациональности сделала новый шаг. Человек стал жить в смежных комнатах. Одна из них заставлена научными приборами и бытовыми отходами науки, в другой собраны символы и связанные с ними игрушки. Рациональность обнаруживает себя здесь не в схоластических одеяниях, а в лице библеистики, исторической литургики, археологии Святой Земли и тому подобных предметов.
Критикуя религию, новый атеизм не учитывает не только ментальность обитающих в смежных комнатах жителей, но и то обстоятельство, что в одной из таких комнат, где собраны научные аксессуары, обитает он сам. Он не понимает новой сложности современного верующего, а если вдруг и замечает ее, то называет «нецельностью», «расколотостью сознания». Но ничего похожего нет и в помине. Просто современный верующий – существо гораздо более сложное, чем это представляется неоатеизму.
Whisper
Well-Known Member
Атеизм настаивает на своем рационализме и научности. Но под маской объективизма часто кипят страсти. Ученые нередко настаивают на своей правоте вопреки новым фактам. Они их порой просто игнорируют. Рациональность нового атеизма базируется на сциентизме. На нежелании открыть свое сердце другой реальности, которая буквально стучится в дверь. Неоатеисты признают только эмпирическую данность и ставят жирный крест на надеждах и мечтах человечества. Они не понимают, что можно жить в нескольких комнатах одновременно.
Как можно закрыть двери в другую реальность, нам демонстрирует астрофизик Карл Саган, всю жизнь проповедовавший научный подход в выборе мировоззрения. В одной из своих книг он признается: «После смерти моих родителей я раз десять слышал голос матери или отца: они окликали меня по имени. Тысячи раз они так обращались ко мне в детстве – что-то поручали, напоминали о невыполненных обязанностях, звали к столу, заводили разговор, расспрашивали, как прошел день»3.
В другом месте он даже «проговаривается», что «кто-то во мне все же верит в посмертное существование, и ему наплевать, есть ли хоть одно надежное доказательство в пользу этой гипотезы»4.
И все-таки голосу из другой жизни американский ученый противопоставляет скепсис и правдоподобное объяснение: все это психологические глюки: «Исследования подтверждают, что от 10 до 25% обычных, нормально функционирующих людей по крайней мере однажды в жизни пережили яркую галлюцинацию – слышали голос или же видели какую-то фигуру там, где никого не было. Реже люди ощущают призрачный запах или получают откровение в обход органов чувств. Иногда такие видения преображают человека, меняют его судьбу, приводят к глубокой вере. Возможно, это дверь – точнее, дверца, которой ученые пренебрегают, – к научному пониманию феномена святости»5.
Без точных данных и убедительных экспериментов астрофизик отказался признать существование жизни после смерти. Это его право. Как, впрочем, и право верующего повторить вслед за Кантом, что, если бы Бог хотел сотворить людей учеными, он бы продлил их жизнь и не стал бы призывать в мир иной, когда человек только-только достиг полноты своих умственных сил и возможностей. Наука все-таки небольшой сегмент человеческой деятельности (в то время как религия охватывает все существенные стороны бытия), и ее претензии на мировоззренческий диктат вызывают противодействие.
В одном случае это противодействие выражается в усилении фундаментализма, в появлении, в частности, креационизма. В другом – в постановке новых проблем, от разрешения которых зависит новая форма бытования религии.
К таким проблемам можно отнести вопрос о действии Бога в мире. Внутри христианской общины, Церкви Бог действует, играя определенную роль в судьбах верующих. Они об этом сами свидетельствуют. А как Бог действует в эволюционном процессе? Один раз запустил его и отстранился? Так примерно думали философы в эпоху Просвещения. Наверное, нет. И Он вмешивается в процессы эволюции, как и в жизнь конкретных людей. Но это вмешательство не поддается эксперименту. Мы говорим о «чудесном» устройстве материи, о необъяснимой с точки зрения эволюции поведенческой стратегии животных ит. д. ит. п. Но вещи, говорящие о Божьем присутствии в мире, невозможно вычленить при помощи научного эксперимента.
Об этом можно и нужно говорить – честно и открыто.
Поиски правил общежития
К сожалению, в диалог между верой и атеизмом вмешивается политика. Политтехнологи постоянно бросают камни в воду, и общество начинает раскалываться. И каждая из сторон начинает апеллировать к власти. Государство, таким образом, превращается в арбитра. Благодаря этому церковное и секулярное общество можно раскалывать по мелочам, дергая за ниточки акционистов вроде Энтео. Можно прибегать к более сильной провокации, стравливая музеи и церковь. Можно переводить стрелки то на одних, то на других. И таким образом спускать пар и забалтывать проблемы. Словом, атеизм, как и религия, оказываются заложниками политики.
С этим нужно как-то жить, понимая, что атеизм стал близким спутником религии. Даже внутри одного человека могут соседствовать вера и неверие.
Многие люди вообще не могут или не хотят переступать порог церковной ограды. Но в интересах этой группы, как, впрочем, и в интересах группы верующих выстроить толерантные отношения между представителями разных мировоззрений. Новый атеизм может быть жестким и воинствующим как по форме, так и по содержанию. А может быть терпимым, если верующие и агностики не переходят красную черту, не нарушают правил общежития.
Попытки установить эти правила – очень непростая задача. Не всегда видны даже субъекты переговоров.
Кто, например, является голосом Церкви сегодня? Одни только иерархи? Но это чистой воды клерикализм. Заинтересованные миряне? Но с их мнением никто не считается. А ждать, когда демократические, то есть соборные начала победят, общество не может и не хочет, потому что сегодняшние проблемы надо решать сегодня.
В любом случае диалог надо вести: в СМИ, на тех немногих теологических кафедрах, где на него готовы, в ученой среде, где богословские вопросы волнуют многих, в среде художников и писателей.
Думается, что внутренняя установка на диалог характеризует вменяемых людей полярных мировоззрений. Невзоровский же атеизм, под влияние которого попадают многие борющиеся с клерикальными заморочками граждане, этому явно не способствует.
Борис Колымагин
Как можно закрыть двери в другую реальность, нам демонстрирует астрофизик Карл Саган, всю жизнь проповедовавший научный подход в выборе мировоззрения. В одной из своих книг он признается: «После смерти моих родителей я раз десять слышал голос матери или отца: они окликали меня по имени. Тысячи раз они так обращались ко мне в детстве – что-то поручали, напоминали о невыполненных обязанностях, звали к столу, заводили разговор, расспрашивали, как прошел день»3.
В другом месте он даже «проговаривается», что «кто-то во мне все же верит в посмертное существование, и ему наплевать, есть ли хоть одно надежное доказательство в пользу этой гипотезы»4.
И все-таки голосу из другой жизни американский ученый противопоставляет скепсис и правдоподобное объяснение: все это психологические глюки: «Исследования подтверждают, что от 10 до 25% обычных, нормально функционирующих людей по крайней мере однажды в жизни пережили яркую галлюцинацию – слышали голос или же видели какую-то фигуру там, где никого не было. Реже люди ощущают призрачный запах или получают откровение в обход органов чувств. Иногда такие видения преображают человека, меняют его судьбу, приводят к глубокой вере. Возможно, это дверь – точнее, дверца, которой ученые пренебрегают, – к научному пониманию феномена святости»5.
Без точных данных и убедительных экспериментов астрофизик отказался признать существование жизни после смерти. Это его право. Как, впрочем, и право верующего повторить вслед за Кантом, что, если бы Бог хотел сотворить людей учеными, он бы продлил их жизнь и не стал бы призывать в мир иной, когда человек только-только достиг полноты своих умственных сил и возможностей. Наука все-таки небольшой сегмент человеческой деятельности (в то время как религия охватывает все существенные стороны бытия), и ее претензии на мировоззренческий диктат вызывают противодействие.
В одном случае это противодействие выражается в усилении фундаментализма, в появлении, в частности, креационизма. В другом – в постановке новых проблем, от разрешения которых зависит новая форма бытования религии.
К таким проблемам можно отнести вопрос о действии Бога в мире. Внутри христианской общины, Церкви Бог действует, играя определенную роль в судьбах верующих. Они об этом сами свидетельствуют. А как Бог действует в эволюционном процессе? Один раз запустил его и отстранился? Так примерно думали философы в эпоху Просвещения. Наверное, нет. И Он вмешивается в процессы эволюции, как и в жизнь конкретных людей. Но это вмешательство не поддается эксперименту. Мы говорим о «чудесном» устройстве материи, о необъяснимой с точки зрения эволюции поведенческой стратегии животных ит. д. ит. п. Но вещи, говорящие о Божьем присутствии в мире, невозможно вычленить при помощи научного эксперимента.
Об этом можно и нужно говорить – честно и открыто.
Поиски правил общежития
К сожалению, в диалог между верой и атеизмом вмешивается политика. Политтехнологи постоянно бросают камни в воду, и общество начинает раскалываться. И каждая из сторон начинает апеллировать к власти. Государство, таким образом, превращается в арбитра. Благодаря этому церковное и секулярное общество можно раскалывать по мелочам, дергая за ниточки акционистов вроде Энтео. Можно прибегать к более сильной провокации, стравливая музеи и церковь. Можно переводить стрелки то на одних, то на других. И таким образом спускать пар и забалтывать проблемы. Словом, атеизм, как и религия, оказываются заложниками политики.
С этим нужно как-то жить, понимая, что атеизм стал близким спутником религии. Даже внутри одного человека могут соседствовать вера и неверие.
Многие люди вообще не могут или не хотят переступать порог церковной ограды. Но в интересах этой группы, как, впрочем, и в интересах группы верующих выстроить толерантные отношения между представителями разных мировоззрений. Новый атеизм может быть жестким и воинствующим как по форме, так и по содержанию. А может быть терпимым, если верующие и агностики не переходят красную черту, не нарушают правил общежития.
Попытки установить эти правила – очень непростая задача. Не всегда видны даже субъекты переговоров.
Кто, например, является голосом Церкви сегодня? Одни только иерархи? Но это чистой воды клерикализм. Заинтересованные миряне? Но с их мнением никто не считается. А ждать, когда демократические, то есть соборные начала победят, общество не может и не хочет, потому что сегодняшние проблемы надо решать сегодня.
В любом случае диалог надо вести: в СМИ, на тех немногих теологических кафедрах, где на него готовы, в ученой среде, где богословские вопросы волнуют многих, в среде художников и писателей.
Думается, что внутренняя установка на диалог характеризует вменяемых людей полярных мировоззрений. Невзоровский же атеизм, под влияние которого попадают многие борющиеся с клерикальными заморочками граждане, этому явно не способствует.
Борис Колымагин
Satona
Member
"Стесняешься спросить", - не спрашивай!
