Статьи по Корее

[Santolege]

Внешняя политика старой Кореи


Внешняя политика старой Кореи (то есть Кореи XIV-XIX веков) во многом не походила на внешнюю политику государств европейского средневековья. Корее приходилось действовать в совершенно другой ситуации, ведь Дальний Восток тех времен был мало похож на современную ему Европу или Россию.

В чем же заключались основные различия? Во-первых, на Дальнем Востоке всегда было много меньше независимых государств, чем в Европе. Европа XIV или XVI века – это море мелких княжеств, королевств, курфюрств и вольных городов, количество государственных образований на этом континенте до середины XIX века исчислялось сотнями. В Восточной же Азии на протяжении последнего тысячелетия мы имеем дело, по сути, с одними и теми же игроками – Японией, Китаем, Кореей, Вьетнамом и, до недавнего времени, парой кочевых государств на территории Маньчжурии или Монголии (в различные эпохи это были государства монголов, чжурчженей, киданей). Конечно, в отдельные периоды картина была несколько сложнее: например, тот же Китай мог быть раздроблен на несколько отдельных – и враждующих – государств, а Япония могла представлять из себя конгломерат княжеств под чисто номинальной властью императора или сёгуна. Однако в целом за последние 10 веков в Восточной Азии едва ли когда-либо существовало более полутора десятков стабильных государств – и это при том, что и по размерам, и по населению Восточная Азия заметно превосходит Европу. Немногочисленность государств во многом лишала дипломатов возможности маневра: традиционная европейская дипломатия была, в первую очередь, искусством построения сложных коалиций, а на Дальнем Востоке для подобных мероприятий было куда меньше возможностей.

Во-вторых, крупнейшие европейские государства были более или менее равны по своему военному и экономическому потенциалу. Конечно, время от времени то одна, то другая держава вырывалась вперед, но отрыв ее от соперников обычно был не слишком велик: добиться полного господства в Европе не смог никто. На Дальнем Востоке ситуация была иной: когда Китай находился под властью единого и компетентного правительства, он доминировал в регионе практически безраздельно, заметно превосходя по своему потенциалу все остальные страны, вместе взятые. Отражением этой реальности и стала китайская внешнеполитическая доктрина. Согласно ей, все народы мира делились на три группы. К первой принадлежали «цивилизованные люди», то есть те, кто владели иероглифической письменностью, следовали заветам Конфуция и подчинялись непосредственно императору, который был не просто правителем Китая, но и Императором Вселенной. Как легко догадаться, в эту группу входили только сами китайцы. Вторая группа включала «полуцивилизованные» (или «полудикие» – дело вкуса) народы. У этих народов образованные люди также владели человеческой (то есть китайской) речью и следовали заветам Конфуция, но простонародье жило по старинке и оставалось, таким образом, дикарями. Властители этих стран сами правили своими не совсем очеловечившимися подданными, но от них также ожидалось, что время от времени они будут выражать свою покорность Императору Вселенной. В эту группу входили корейцы, японцы, вьетнамцы, а также некоторые иные народы Северного и Юго-Восточного Китая. Наконец, третья группа включала в себя безнадежных дикарей, которые, строго говоря, не являлись людьми в точном смысле слова: древнекитайского они не знали, Конфуция не почитали и правильных, Конфуцием предписанных, ритуалов не соблюдали. К этим народам относились тибетцы, индийцы, арабы, русские, немцы – список можно продолжать до бесконечности. Система эта не была расистской в нынешнем понимании: если дикарь выучивал «правильный» язык и осваивал «правильную» культуру, его считали вполне человеком, но отношение к его непросветившимся соплеменникам от этого не менялось.

Все соседи Китая, среди которых преобладали «полуцивилизованные» народы, должны были учитывать эту доктрину в своей внешней политике. Реагировали они на нее по-разному. В некоторых случаях (в Японии, например) местная власть, при всем уважении к конфуцианствуи китайской учености, наотрез отказывалась признавать китайского императора Повелителем Вселенной. В этих странах тогдашние политтехнологи не уставали заявлять, что их собственные правители ничем не хуже (и даже, если вдуматься, лучше) китайских. В других же случаях местные властители соглашались играть по китайским правилам, и притворяться – искренне или не совсем – что они изо всех сил стараются цивилизоваться и со всем почтением относятся к свету разума и культуры, который сияет, конечно же, из дворца китайского императора. Корея пошла именно по этому пути, который и получил название «садэ» – «служение большому».

В современном корейском языке само словосочетание «садэ» стало почти что ругательством. Корейские историки утверждают, что именно этот треклятый принцип стал первопричиной всех корейских проблем и несчастий. Однако нам не мешает отнестись к этому вопрос спокойнее. Нельзя не признать, что прокитайская внешняя политика, последовательный союз с Китаем были для Кореи правильным стратегическим решением. Конечно же, союз этот был неравноправным – и не мог быть таковым, ведь и по населению, и по основным экономическим показателям Китай превосходил Корею в десятки раз. Однако союз этот немало давал Корее. Самым главным из его плодов была внешняя безопасность. Хорошие отношения с Китаем означали, что опасаться нападения со его стороны Корее не приходиться. Вдобавок, Китай неоднократно подчеркивал, что в случае любого нападения на Корею он придет ей на помощь, и это обещание в целом соблюдалось – ведь Корея представляла из себя важный буфер, защищающий Китай от нападения с северо-востока. В конце XVI века китайские войска внесли огромный (и теперь неохотно признаваемый) вклад в разгром японского вторжения. В конце XIX века Китай опять попытался оказать помощь Корее, хотя и неудачно – слишком уж был он в тот момент слаб сам. В результате при династии Ли (1392-1910) Корея могла позволить себе иметь очень небольшую армию, которая, по сути, представляла из себя внутренние войска. Расчет был на то, что в случаесерьезной войны на помощь придут китайцы. Правда, Корее приходилось держать сильный флот, чтобы отбиваться от набегов японских пиратов, но военные расходы все равно оставались низкими. Наконец, на протяжении большей части только что завершившегося II тысячелетия Китай был одной из самых передовых в культурном и технологическом отношении стран мира, так что дружественные отношения и активная торговля с этой страной немало способствовали развитию корейской науки, техники и культуры.

В чем конкретно выражалась зависимость Кореи при династии Ли? В основном –в чисто символических актах. В частности, китайский император утверждал нового корейского короля. Однако на деле это утверждение ничем не отличалось от, скажем, «утверждения» нового британского премьер-министра королевой. Китайский император просто автоматически утверждал ту кандидатуру, которую ему представляли сами корейцы. Кроме того, полагалось отправлять в китайскую столицу специальные регулярные посольства, в состав которых входило обычно 100-200 человек. Эти посольства посещали Китай три раза в год: на новый (лунный) год, на день рождения императора и на день рождения наследника престола, и их задачей было вручение дорогих подарков по этим знаменательным датам.В официальных материалах эти подарки именовались «данью», а ответные китайские подарки – «пожалованиями», но по цене «дань» ненамного превосходила «пожалования», так что речь здесь идет просто о межгосударственной торговле. Китайские посольства посещали Сеул гораздо реже – по случаю вступления на престол нового монарха или назначения наследника, а также в случае каких-то особых ситуаций. Пребывание этих посольств обставлялось с большой помпой, король и высшие чиновники выражали посланцам Императора свое почтение, устраивали для них банкеты и увеселения, подносили подарки.

Однако помпа эта сопровождалась и иными мероприятиями, которые особо не афишировались. Перед прибытием послов правительственные инструкции напоминали чиновникам, что распускать язык в присутствии иностранцев не рекомендуется. В частности, на протяжении почти столетия Корея скрывала тот факт, что наряду с китайским законодательством у нее имелся и собственный кодекс законов – «Кёнгук тэчжон». Все экземпляры этого кодекса требовалось убрать подальше, чтобы они часом не попались на глаза послам. Иногда инструкции требовали, чтобы стены помещений, в которых будет останавливаться китайская миссия на пути в Сеул, оклеивались только чистой бумагой. Дело в том, что бумага тогда была довольно дорога, и в качестве обоев в те времена часто использовали ненужные документы. Корейские «особисты» полагали, что некоторые из этих документов совсем ни к чему видеть представителям союзника. Все это (а также и жесткий запрет на частные поездки в Китай, действовавший с 1630-х годов, и тщательная охрана северной границы) не означает, что корейцы относились к Китаю плохо. Просто они были трезвомыслящими политиками, и понимали, что интересы даже двух очень близких союзников не могут совпадать на . Поэтому корейские власти делали то, что они и должны были делать – защищали интересы своей страны.

Впрочем, отношениями с Китаем внешняя политика династии Ли не ограничивалась. Существовало еще два важных направления – японское и «степное», причем на обоих направлениях корейским дипломатам приходилось иметь дело с потенциальными источниками военной угрозы.

Отношения с Японией у Кореи никогда не были особо простыми. Главную проблему в XIV-XVI веках представляло японское пиратство, набеги морских разбойников на побережье Корейского полуострова, за которыми последовала разрушительная Имчжинская война 1592-1598 гг. В результате корейцы относились к японцам с немалым подозрением. Японским торговцам разрешалось посещать Корею, но жить и вести торговлю они могли только в нескольких специально отведенных портах, причем со временем количество этих портов сократилось до одного – нынешнего Пусана. Объём торговли также ограничивался специальным соглашением. Корейские посольства посещали Японию, когда на престол всходил очередной сёгун (наследственный военный правитель страны), но неофициальные поездки в Японию были запрещены.

Отношения с кочевыми народами Великой степи всегда были важны для Кореи по военно-стратегическим соображениям. Относительно немногочисленные, но воинственные степняки были главной внешней угрозой, с которой Корее приходилось сталкиваться. В большинстве случаев корейская дипломатия стремилась нейтрализовать эту угрозу мирными методами – подкупая вождей племен, сталкивая друг с другом различные группировки, манипулируя разрешениями на торговлю с корейским купцами (кочевники в такой торговле очень нуждались). Обычно такая тактика работала, но бывали и сбои. Например, в 1620-е и 1630-е годы Корея пережила два крупных и разрушительных вторжения маньчжурских армий, причем во многом эти вторжения стали результатом серии дипломатических ошибок Сеула. В результате Корее пришлось разорвать союз с китайской империей Мин, и признать свою зависимость от маньчжурского государства Цин, владыки которого, впрочем, вскоре завоевали и весь Китай.

Как мы можем оценить действия корейских дипломатов на протяжении пяти веков династии Ли? Я бы поставил им «пятерку» или, по крайней мере, «четыре с плюсом». Корея всегда воспринимала себя как «креветка среди китов», как маленькое и, в общем, слабое государство, окруженное сильными и агрессивными соседями. Уже тот факт, что в таких непростых условиях Корея сохранила свою государственность является свидетельством тому, что свою зарплату корейские дипломаты старых времен отработали сполна.

 

[Santolege]

Преступление и наказание при династии Ли

Классики марксизма ныне не в моде, но я рискну напомнить старую и мудрую формулу, принадлежащую одному из них «государство – это аппарат насилия». Насилия, добавим, порою неизбежного и необходимого, но все равно – насилия. И одной из важнейших задач любого государства с незапамятных времен было поддержание в стране общественного порядка. В этом была заинтересована верхушка, но, чаще всего, в конечном счете шло это на пользу и простому народу. Принцип «преступник должен сидеть в тюрьме» был известен задолго до Шарапова, и все государства мира в миру своих сил стремились претворять его в жизнь. Понятно, однако, что преступники редко разделяют взгляды Шарапова и в тюрьму добровольно не стремятся, так что отправить их туда можно только с помощью полиции и суда.Именно поэтому суд и полиция с давних времен были важной частью любого государства. Как же работала судебная система в Корее старых времен, в период правления династии Ли (1392-1910)?

Начнем с того, что привычной нам отдельной системы судов и профессиональных в старой Корее не было. Вершить суд должен был глава местной администрации, это была одна из его важнейших обязанностей. В уезде верховным судьей был, по совместительству, начальник уезда, в провинции – губернатор, а приговоры по важнейшим делам выносились или, по крайней мере, утверждались самим королем. Такая же система, кстати, существовала и в Китае. Любители детективов ван Гулика, повествующих о похождениях проницательного судьи Ди (реальная, кстати, историческая фигура), наверняка помнят, что главный герой этих историй является не только судьей, но и правителем уезда. Не существовало в Корее и следствия в современном понимании этого слова. В задачу полиции входил арест преступника или подозреваемого, а заодно, при необходимости, и возможных свидетелей преступления, но никак не проведение «следственных мероприятий». Следствие и суд вершились под непосредственным руководством главы местной администрации, чаще всего – начальника уезда. По сути, следствие и суд были нераздельны, представляли из себя один процесс. Начальник допрашивал подозреваемых и свидетелей до тех пор, пока не уяснял для себя картину происшедшего, а потом выносил приговор. Как и во всех странах в те времена, допрос сопровождался пытками. Пытки в Корее не отличались особым разнообразием, и в большинстве случаев дело сводилось к избиению подозреваемого палками. Судья (он же следователь) отвечал за то, чтобы подозреваемый не умер под пытками, так что «меры физического воздействия» применялись с определенной осторожностью.

Верховный контроль над всей деятельностью корейской юстиции осуществляло Министерство юстиции (в более буквальном переводе – «министерство наказаний»). В том случае, если преступление носило политический характер или если в нем были задействованы чиновники, расследованием занимались в специальном судебно-следственном учреждении Ыйгымбу – отдаленном аналоге служб безопасности или тайной полиции.

Не было в старой Корее и тюремного заключения в нынешнем смысле слова. Тюрьмы, имевшиеся при каждой уездной или провинциальной управе, играли роль нынешних КПЗ. В них держали только подозреваемых и подследственных, причем срок содержания ограничивался законом. Срок предварительного заключения мог, в зависимости от тяжести обвинения, составлять 10, 20 или, самое большое, 30 дней. Престарелые (от 69 лет) и малолетние (до 14 лет) подозреваемые в тюрьму не заключались, а на арест находящегося на действительной службе чиновника, буддийского монаха или женщины из дворянского сословия требовалось испросить разрешение самого монарха. Исключением из этого правила были случаи, когда обвинение, выдвинутое против подозреваемого, грозило смертной казнью. В том случае, если подозреваемый заболевал в тюрьме, его разрешалось освобождать под залог.Заболеть в старой корейской тюрьме было действительно легко. Типичная тюрьма представляла из себя глинобитные строение, одна из стен которого была заменена деревянной решеткой.Внутренняя стена отделяла женское отделение от мужского – арестованных разного пола категорически запрещалось содержать вместе. Заключенные, как правило, проводили все время, закованные в тяжелые шейные колодки весом в 10-20 кг (такие колодки в Китае называли «каньга»). Шейные колодки делали невозможным побег, но они также не давали заключенному нормально спать – закованный в шейную колодку человек не мог лечь и был вынужден проводить все время, сидя на корточках. Об отоплении, понятно, речи не шло, и зимой заключенные жестоко страдали от холода.

Функции охраны общественного порядка брала на себя полиция, которая, как правило, была составной частью вооруженных сил. В распоряжении местного начальника часто имелся небольшой отряд, в обязанности которого входила не столько защита от внешнего неприятеля, сколько поддержание на вверенной территории порядка и исполнение полицейских функций. Работа эта была куда менее рискованной чем, скажем, в Японии (где полиция играла с давних времен очень заметную роль). Связано это было тем, что Корея всегда была страной довольно мирной, со слабой военной традицией. Население в своем большинстве оружия не носило, военного обучения не проходило, да и в драки особо не лезло. В целом средневековая Корея была, по меркам тех времен, довольно безопасным местом. В отличие от Европы или России, где разбой на дорогах был явлением обычным, и путнику не рекомендовалось путешествовать в одиночку, в Корее нападения разбойников были довольно редким явлением, и дороги (а также и улицы городов) были спокойными, и ходить по ним без риска можно было в любое время суток. Впрочем, по ночам по улицам корейских городов как раз особо-то и не бродили. С началаXV века ворота корейских городов закрывались с наступлением темноты, и после этого в самих городах наступал, какбы мы сейчас выразились, комендантский час. Всякое движение прекращалось, и до рассвета всем горожанам следовало оставаться в своих домах. Лишь патрули медленно ходили по улицам, проверяя, все ли спокойно в Сеуле и Кэсоне, Пусане и Пхеньяне...

В основе корейского законодательства при династии Ли лежало два кодекса. Одним из них было уголовное законодательство китайской династии Мин, которое использовалось и после падения этой династии, вплоть до 1894 г., а другим – собственно корейский кодекс «Кёнгук тэчжон», принятый вXV веке.Строго говоря, «Кёнгук тэчжон» не был уголовным кодексом, скорее, он скорее напоминал Конституцию страны, так как в нем содержались установления, касавшиеся государственного устройства Кореи и деятельности ее важнейших учреждений. Использование китайского законодательства не должно вызывать особого удивления: влияние Китая на все сферы жизни Кореи было огромным, а древнекитайский литературный язык (вэньянь или, как его называли в Корее, ханмун) был государственным языком страны.

По традиции, восходящей еще к древнему Китаю, в Корее было принято выделять «пять видов наказаний». Конкретное значение этого термина в разные эпохи было разным. При династии Ли (1392-1910) к «пяти видам наказаний» относились (в порядке возрастания тяжести): 1) «малые палки»; 2) «большие палки»; 3) «ближняя ссылка»; 4) «дальняя ссылка»; 5) смертная казнь. Первые два наказания едва ли нуждаются в особых объяснениях – осужденного клали на землю и били палками по бедрам и прочим филейным частям тела. Размер палок был установлен законодательством – длина 105 см, диаметр от 0, 7 до 1, 0 см. Разница между «большими» и «малыми» палками заключалась не в размере самих палок, а в числе ударов: от 10 до 50 ударов – «малые палки», от 10 до 100 ударов – «большие». Больше 100 ударов не давали – это считалось опасным для жизни. От наказания палками можно было вполне официально откупиться, заплатив большой штраф, но он был так велик, что по карману эта привилегия была лишь очень богатым людям.

Ссылка в старые времена была серьезным наказанием. Отправленный в ссылку человек оказывался оторван от семьи, родных, соседей, всего своего привычного окружения. Любые проблемы становились неразрешимыми, и даже легкое недомогание было смертельно опасно. Для дворян такие проблемы стояли не столь остро, но зато для них ссылка означала бесповоротное отстранение от политической жизни и рычагов влияния, равно как и полный отрыв от всех центров культуры и образование. Поначалу всех сосланных подвергали предварительному наказанию палками, но со временем от этого были освобождены дворяне, которых стали отправлять в ссылку непоротыми. Любопытно, что одним из самых «популярных» мест ссылки в старой Кореебыл остров Чечжудо. С нашей нынешней точки зрения выбор кажется странным: курорт как место ссылки? Однако не надо забывать о том, что вплоть до появления пароходного сообщения в начале XX века Чечжудо был самым удаленным от «большой земли» районом Кореи. Путешествие туда было долгим и даже опасным, а сам остров представлял собой наиболее бедную часть Кореи. Легко представить себе ощущения какого-нибудь сеульского дворянина, который вдруг оказывался заброшен на этот, в буквальном смысле слова, край корейской земли. Другим районом ссылки был крайний север страны, таежные районы вблизи корейско-китайской границы. На наш взгляд это, конечно, выглядит логичнее, чем ссылка на субтропический остров Чечжудо: климат на севере суровый, с морозами до –25 градусов, да и места там довольно дикие даже сейчас, не говоря уж о временах средневековья.

Самым тяжелым наказанием в старой Корее была, разумеется, смертная казнь. В соответствии с законодательством, в Корее времен династии Ли существовало три вида смертной казни: удушение, обезглавливание и четвертование. На практике изредка применялись и иные способы казни, но они в законах не упоминались и были, в целом, редкостью. Любопытно, что в Корее, как и в Китае, обезглавливание считалось куда более тяжелым наказанием, чем удушение, хотя на практике оно было более мучительным. Связано это было с религиозными представлениями. В старину корейцы верили, что человек попадает на тот свет в том виде, в котором он встретил смерть, поэтому расчленение тела вело к своего рода «загробной инвалидности», и его старались всячески избегать. Никому не хотелось бродить по дорогам загробного мира, неся собственную голову в котомке. Именно поэтому обезглавливание, не говоря уж о четвертовании, считалось очень тяжелым наказанием.

В целом, отношение к смертной казни в Корее было острожным. После вынесения смертного приговора его приводили в исполнение далеко не сразу. Сначала местный суд отправлял материалы дела в Министерство юстиции, где материалы рассматривали заново. В том случае, если Министерство подтверждало приговор, материалы отправлялись в высшую инстанцию – самому королю. Только в том случае если и монарх также соглашался с приговором, его приводили в исполнение. Впрочем, у монарха было право помилования, которым он пользовался очень широко: приговоры часто смягчались, и смертная казнь заменялась ссылкой. Исключением была армия: в условиях военного времени офицеры имели право сами выносить смертные приговоры и приводить их в исполнение на месте и немедленно, без обычного согласования с высшими инстанциями и монархом.

Конечно, система правосудия в старой Корее не была идеальной. Однако она работала, и, наверное, вполне отвечала требованиям своей эпохи. По крайней мере, пять веков правления династии Ли были временем на редкость спокойным...

 

[Santolege]

Собачьи страсти


Русский пьет водку с соленым огурцом. Француз любит лягушек. Кореец есть собачье мясо. Все это, конечно, стереотипы, но они не совсем уж безосновательны. Корейцы, действительно, едят собак. Строго говоря, в своем пристрастии к собачьему мясу они не одиноки - едят собак и в Южном Китае, и во Вьетнаме, и в Полинезии. Этнографы видят в пристрастии к собачатине еще одно подтверждение давних связей корейцев с Юго-Восточной Азией, ведь ни северные китайцы, ни японцы собаку пищевым животным не считают. Надо отметить, что корейцы никогда не потребляют в пищу домашних собак: печальный конец ждет только специально выращенных на фермах животных.

Корейские повара разработали множество способов приготовления собачатины. Из нее можно, например, поджарить шашлык с овощами и имбирем. Это блюдо в дорогих ресторанах обычно доводится на газовой плитке непосредственно перед посетителем, а едят его так же, как корейский шашлык «пулькоги» - завертывая мясо в листья салата. Из собачьего мяса можно приготовить и сладко-острый соус, немалой популярностью пользуется и ликер (якобы лечебный), но чаще всего используется собачатина для супа, который известен в корейской кулинарии под названием «посинтхан», то есть «суп долголетия». Считается, что суп этот чрезвычайно полезен для здоровья и способен продлевать жизнь. Утверждают также, что он повышает мужскую потенцию (свойство, которое традиционная корейская медицина приписывается едва ли не всем экзотическим блюдам). Есть собачий суп положено в душные дни корейского лета, когда температура порою доходит до +40, а влажность - до 100%. Собачье мясо помогает легче переносить духоту (по крайней мере, так принято считать в Корее).

Первые упоминания об употреблении собачьего мяса в пищу относятся еще к IV в. н.э., а в современной Корее собачатина является четвертым по популярности видом мяса, уступающим лишь свинине, говядине и курятине. За год в стране потребляют 8,4 тыс. тон собачьего мяса (в среднем - по 25 тон в день), а блюда из этого продукта готовят 6 тысяч ресторанов. Заметим кстати, что необоснованны страхи тех иностранных туристов, которые боятся, что их накормят собачьим мясом под видом, например, баранины. Это настолько же маловероятно насколько маловероятна, скажем, подмена в русском ресторане минтая севрюгой. Собачье мясо стоит дорого - во много раз дороже, чем, чем баранина или говядина. Порция «супа долголетия» обойдется не менее чем в 20 тыс. вон (15 дол.) на человека. По корейским меркам это - достаточно солидная сумма, ведь в сеульском ресторане средней руки можно основательно пообедать за 4-6 долларов. Вдобавок, в последние годы цены на собачье мясо быстро растут, увеличиваясь на 20-25% в год - куда быстрее, чем цены на другие виды мяса.

На протяжении веков корейцы спокойно ели собак и не испытывали по поводу своих специфических кулинарных пристрастий никаких особых комплексов. Однако в последние годы ситуация изменилась и вопрос "есть или не есть" оказался в центре острых политических дискуссий. В жизнь вошли двадцати- и тридцатилетние горожане, детство и юность которых прошли в стране, радикально преобразованной «экономическим чудом» и, во многом, американизированной. Они выросли на западной культуре, западные фильмы и книги убедили их в том, что собака является «лучшим другом человека», а никак не ценным источником животного белка и прочих полезных питательных веществ (отражением этого стал быстрый рост числа домашних собачек - в основном комнатных пород, мелких и костлявых). Для молодых корейцев «суп долголетия» является пережитком варварского прошлого, от которого следует отделаться побыстрее.

Вдобавок, несмотря на порою свойственный им национализм, корейцы крайне чувствительны к тому, что думают и говорят об их стране за рубежом. Отчасти это отражает немалую зависимость корейской экономики от внешних рынков, но основной причиной этой гиперчувствительности является, скорее, «комплекс выскочки». Совсем недавно войдя в привилегированные ряды стран «Первого мира», корейцы, похоже, еще не совсем освоились со своим новым положением, и очень боятся случайно поступить «не по правилам». Понятно, что использование собак в пищу западным «правилам» никак не соответствует, и с восьмидесятых годов об этом корейцам все чаще напоминают, причем обычно - в самой бесцеремонной форме. Западные группы защиты животных постоянно устраивают шумные компании в защиту беспомощных собачек, поедаемых «корейскими варварами». Излишне говорить, что о судьбе не менее беспомощных йоркширских поросят или новозеландских овечек никто аналогичной заботы не проявил. Не обошлось и без вездесущей Бриджит Бардо: отставная секс-бомба, ставшая главной защитницей «прав животных», периодически обрушивает на корейских гурманов мегатонные заряды своего негодования. Зарубежным критикам не кажутся убедительными рассуждения корейской печати о том, что по своим морально-нравственным качествам и интеллектуальному уровню собаки в принципе не слишком-то отличаются от свиней или, скажем, быков. Не действуют на них и намеки на то, что, дескать, корова тоже где-то считается священным животным, но это не мешает европейцам любить бифштексы. Не производит на них впечатления и вполне справедливая информация о том, что корейцы не поедают своих домашних питомцев, а используют в пищу специально выращенных собак «мясных пород», которых разводят на специальных собачьих фермах. Возмущенные письма протеста из Огайо, Иллинойса и прочих Мичиганов продолжают поступать во все корейские учреждения, которые имеют хотя бы самое отдаленное отношение к «собачьей проблеме».

В преддверии Олимпийских Игр 1988 г., которые для Кореи должны были стать пиаровской акцией планетарного масштаба, официальному Сеулу пришлось принимать меры по спасению национального престижа. Рестораны, специализирующиеся на собачьем мясе, незадолго до Игр было приказано убрать из крупных городов и спрятать в глубинке, подальше от глаз западных туристов. Вдобавок, и этим ресторанам было запрещено включать блюда из собачьего мяса в «открытое» меню. Готовить они его могли, но только... «по специальной просьбе посетителей». Оба эти запрета формально действуют и по сей день, хотя в последние годы полиция смотрит на их нарушения сквозь пальцы.

«Собачий вопрос» вновь оказался в центре горячих политических споров летом 1999 г. В тот год корейский парламент обсуждал ничем не примечательный закон, посвященный санитарному регулированию торговле мясом. Как и во всех иных законодательных актах, собачатина там не упоминалась, но Ким Хон-син - известный писатель и депутат парламента от оппозиции, неожиданно выступил с предложением: закон пересмотреть, и включить собачатину в список двенадцати видов мяса, официально дозволенных к потреблению в пищу. Эта инициатива вызвала ожесточенные споры. Сторонники легализации взывали к патриотическим чувствам, проклинали низкопоклонство перед Западом и «американский культурный империализм», а также выражали беспокойство по поводу посетителей ресторанов, здоровью которых, дескать, серьезно угрожает отсутствие официальных санитарных норм, регламентирующих качество собачьего мяса. Некоторые пошли дальше. Например, профессор Ан Ён-гын в своем основательном трактате "Корейцы и собачье мясо" не только подробно расписывал разнообразные пищевые и медицинские достоинства этого продукта, но и заявил, что «одним из побочных эффектов западного отношения к домашним животным является ослабление семьи...». Противники собакоедения не оставались в долгу. Они в самых сентиментальных выражениях описывали свою страстную любовь к братьям нашим меньшим, а также упоминали о гигантском ущербе, который легализация собачатины как пищевого продукта нанесет как международному престижу Кореи, так и экспорту корейских фирм. В конце концов правительство решило, что престиж и экспорт важнее особенностей национальной кухни. Под правительственным давлением корейский парламент отверг предложение Ким Хон-сина, и в исправленном тексте закона собачье мясо упомянуто не было (что, впрочем, ничуть не сказалось на его реальном потреблении).

К новому обострению старого спора привел Чемпионата мира по футболу, который должен проходить в Корее и Японии в 2002 г. Уже сейчас ясно, что международные защитники прав животных не оставят Корею в покое. В Интернете идет активная кампания в защиту страдающих корейских псов, и сотни гневных писем поступают в корейские дипломатические миссии, а также непосредственно в сеульские официальные учреждения. Время от времени раздаются даже призывы бойкотировать чемпионат в том случае, если корейцы не изменят своих аморальных кулинарных пристрастий (в августе 2001 года в очередной раз этим пригрозила группа американских и британских организаций). В этой обстановке властям надо что-то предпринимать - тем более, что Ким Хон-син и его сторонники не думают складывать оружия, и продолжают требовать официального включения собачатины в список продовольственных товаров. 26 сентября этого года, когда в парламенте проходил очередной «час вопросов и ответов», неутомимый писатель-парламентарий пошел в атаку на представителя Управления по санитарному контролю продуктов питания, напрямую спросив его: «Так едим мы собачатину или нет?!» Ответ представителя стоит того, чтобы его процитировать: «Едим, но юридически собачатина пищевым продуктом не считается!».

Одновременно Министерство сельского хозяйства объявило о создании рабочих групп, посвященных "собачьей проблеме". Их задача - выявить места торговли собачьим мясом и блюдами из него, дабы накануне Чемпионата мира по футболу принять "необходимые меры". В чем будут заключаться эти меры - пока не ясно, но, скорее всего, будет повторен опыт предолимпийского Сеула, и соответствующие заведения на какое-то время прикроют - в интересах национального престижа.

А тем временем в бесчисленных столовых и ресторанчиках ежедневно десятки тысячи корейцев поедают очередные порции «супа долголетия». Легально или нелегально, под санитарным контролем или без оного, но собачье мясо остается неотъемлемой частью корейской кухни. Этого не изменят ни собственные политики, ни заморские защитники прав животных (многие из которых сами не прочь отведать бифштекса или бараньей котлетки). Да и нужно ли это менять?

 

[Santolege]

Пять веков стабильности


На протяжении пяти веков Кореей правила династия Ли. Придя к власти в 1392 г., клан Ли оставался на корейском престоле до 1910 г., когда его свергли японские колонизаторы. При этом весь период правления династии был временем исключительной стабильности. Всего лишь три из 27 монархов династии были свергнуты с престола, мятежи были редкостью, да и крестьяне всерьёз почти не бунтовали. Эпоха стабильности, одним словом. Но как этой стабильности удавалось добиться?

Немалую роль играла та политика, которую власти проводили в отношении принцев, королевских сыновей и прочих – весьма многочисленных – родственников Его Величества. Начнём с того, что корейские монархи отличались многодетностью, так как, помимо главной жены, они имели и гарем, состоявший из официально признанных наложниц. По меркам Ближнего Востока, корейский гарем был невелик и состоял из 10-20 женщин. Однако среднестатистический монарх династии Ли (1392-1910) всё равно имел 9,8 ребёнка.

Как я уже как-то писал, наложницы были необходимы не для того, чтобы радовать короля своими прелестями. У них была куда более важная государственная задача – производить на свет сыновей, которые являлись потенциальными наследниками престола. Детская смертность в те времена была огромной. Например, у Кочжона, последнего реально правившего страной корейского монарха, было тринадцать детей от девяти женщин (в том числе пять от его главной жены, знаменитой королевы Мин). Однако только пятеро из них – трое сыновей и двое дочерей – дожили до зрелых лет. Поэтому многодетность монарха была важным условием политической стабильности: чем больше у монарха было сыновей, тем выше были шансы на то, что кто-нибудь из них доживёт до того момента, когда ему придётся сменить на престоле своего отца.

Обычно король назначал наследника ещё при своей жизни, часто – в самом начале правления. Это было опять-таки вызвано стремлением сохранить политическую стабильность: если наследник был назначен заранее, то было меньше шансов, что внезапная смерть короля приведёт к внутриполитическим катаклизмам. Считалось, что наследника лучше назначать из числа детей, рождённых главной женой, причём в идеале наследником должен был становиться старший сын от главной жены. Однако на практике это правило соблюдалось далеко не всегда. Из 27 королей династии Ли, только семеро были старшими сыновьями главных жён. Кроме того, ещё в семи случаях старшие сыновья от главных жён были назначены наследниками, но на престол не вступили. В четырёх случаях они умерли раньше, чем монархи, которых они должны были сменить, а в трёх других случаях они были разжалованы, в том числе дважды потому, что их отцы потеряли власть в результате дворцовых переворотов. В некоторых случаях наследником престола назначался не сын, а какой-нибудь другой близкий родственник короля – например, его брат или внук. Всё зависело от воли короля, который обычно стремился назначить наследником наиболее дееспособного сына или иного родственника. Единственным строго обязательным требованием было то, что кандидат в наследники должен был принадлежать к клану Ли.
Так современные реконструкторы (декабрь 2005 г.) представляют себе смену караула во дворце Кёнбоккун. В реальности всё могло быть не так красочно, однако охране дворца уделялось немалое внимание: безопасность, безопасность и ещё раз безопасность!


Когда наследнику престола исполнялось десять лет, двор издавал указ, который временно запрещал дворянским семьям выдавать замуж своих дочерей. После этого все дворянские семьи были обязаны представить в столицу данные у имевшихся у них девицах на выданье (надо помнить, что в старой Корее в брак вступали в очень раннем возрасте – невестам этим было обычно от 10 до 15 лет). После изучения документов и консультаций с профессиональными гадателями составлялся список кандидаток, которых приглашали в столицу на «индивидуальное собеседование», а уж из них выбирали будущую жену наследника. Мнение принца при этом роли не играло, а вот мнение королевы – будущей свекрови – было важным, временами даже решающим. Учитывались, конечно, и интересы дворянских кланов.

Многодетность короля и существование многочисленных кандидатов на должность наследника были важным фактором политической стабильности. С другой стороны, наличие многочисленных принцев легко могло стать и угрозой правящей династии, ведь между ними могла вспыхнуть борьба за престол. Действительно, первые десятилетия правления династии Ли были отмечены неоднократными вспышками подобных конфликтов между братьями-соперниками, но в последующие времена они стали относительной редкостью. Это было результатом специальной продуманной политики, направленной на то, чтобы снизить вероятность таких столкновений.

Во-первых, немалую роль играло правило, согласно которому регентом при малолетнем короле обычно назначалась вдова скончавшегося монарха. В конфуцианской стране женщина не могла и мечтать о том, чтобы править от своего имени, и поэтому шансы на то, что регентша отстранит малолетнего монарха от власти, были сравнительно невелики. В случае, если бы регентом назначался мужчина-родственник короля, существовала реальная угроза того, что такой регент организует переворот и станет новым монархом (в начальный период истории династии подобный случай действительно имел место).

Во-вторых, те королевские сыновья, которым не довелось стать наследниками престола, отстранялись от политической жизни. Им пожизненно выплачивалось пособие, которое соответствовало жалованию крупного сановника, выделялся особняк и охрана. Однако при этом принцы обычно не могли назначаться на какие-либо государственные посты и им всячески рекомендовалось держаться в стороне от политики. Это правило относилось не только к собственно принцам, но и ко всем тем членам правящего клана Ли, которые доводились королю достаточно близкими родственниками. Аналогичные ограничения распространялись и на мужей корейских принцесс: они тоже пожизненно получали приличное пособие, но не имели права занимать официальные посты.

При этом за принцами и прочими близкими родственниками старались внимательно приглядывать. В частности, они были обязаны жить в столице (считалось, что в провинции легче плести заговоры), а для выезда за пределы Сеула им следовало сначала получить официальное разрешение.

В целом вся эта система мер и контрмер выполнила свою задачу: династия Ли правила страной более пяти веков, и пала жертвой внешнего вторжения, а не внутренних неурядиц. И тем не менее, судьба корейских принцев как-то не вызывает особой зависти.

 

[Santolege]

Северокорейская повседневность: жильё


В каких домах живут северокорейцы? Если верить официальным публикациям, то горожане предпочитают многоэтажные жилые дома, а сельское население – небольшие аккуратные одно- или двухэтажные домики. В реальности же всё, конечно, обстоит совсем по-другому.

В Северной Корее есть многоэтажные жилые комплексы, но они располагаются, главным образом, в Пхеньяне. В других крупных городах их очень мало, а в средних и малых городах вообще редко встречаются дома выше трёх-четырёх этажей. Многоэтажные дома ассоциируются с прогрессом и процветанием, они служат наглядным показателем достижений существующего строя, средством этакой «архитектурно-монументальной пропаганды», поэтому и строят их, в первую очередь, в столице. Впрочем, даже в Пхеньяне основная масса горожан живёт в традиционных одноэтажных домах вполне сельского типа.

Несколько многоэтажных домов построено в Вонсане, крупном портовом городе на восточном побережье страны. Эти дома специально расположены вдоль берега, таким образом, чтобы их можно было увидеть с моря (вероятно, специально для экипажей иностранных судов). Однако в городском водопроводе не хватает давления, строить специальную насосную станцию для нескольких домов тоже не стали, так что жители этих домов постоянно страдают от того, что вода на верхние этажи поступает крайне нерегулярно. Это было там немалой проблемой даже в относительно благополучные восьмидесятые, и я даже не представляю себе, как обстоят дела в этих домах сейчас, в условиях хронической нехватки электроэнергии.

Самый распространённый в Северной Корее тип многоэтажного здания известен там как «дом-гармоника» (там используется именно этот, русский по происхождению, термин). Название это возникло потому, что такие дома имеют длинные открытые галереи, своего рода общие балконы, которые проходят с одной стороны здания. Почему-то пхеньянским острякам показалось, что внешне такой дом напоминает именно гармошку (на мой взгляд, сходство сомнительное). Впрочем, местами дома этого типа известны под другим малопочтительным названием – «крольчатники».

Двери всех квартир выходят на опоясывающую каждый этаж галерею-балкон, так что вход в каждую квартиру отдельный, непосредственно с этого балкона. Кстати сказать, такая планировка встречается и в некоторых южнокорейских многоэтажных домах, построенных до начала 1990-х гг. Строили такие дома в основном в шестидесятые годы, так что их можно считать северокорейским аналогом наших хрущёвок. Квартиры в «дом-гармонике» обычно состоят из одной комнаты и маленькой кухни. Площадь квартиры невелика, обычно около 10-12 кв. метров.

Другим типом северокорейских многоквартирных домов являются так называемые «здания с центральным коридором». Коридор находится внутри и здание тянется через всё строение, так что из него можно попасть во все квартиры, находящиеся на данном этаже. В таких домах квартиры больше, чем в «гармошках», в них обычно две комнаты, а их площадь составляет 15-20 кв. м2. Это – наиболее комфортабельный из типов жилья, которые доступны среднему городскому жителю Северной Кореи. В более комфортабельных домах живёт элита.

Северокорейским вариантом престижного жилья являются так называемые «секционные здания», планировка которых похожа на ту, что существует в российских многоквартирных домах. В таких домах есть привычные нам лестничные клетки, а на каждом этаже размещено 3-4 квартиры с отдельными входами. Число комнат может достигать четырёх, а площадь квартиры составляет 60-80 кв. м – по северокорейским меркам очень просторное жильё. Однако такие квартиры в КНДР доступны только элите. Надо отметить, что в понятие «элита» распространяется не только на партийных чиновников или высшее военное руководство. Известные ученые, артисты или музыканты тоже пользуются особыми привилегиями, хотя в последние годы положение этих групп населения заметно ухудшилось.

В новых жилых комплексах каждая квартира оснащена ванной и туалетом, тогда как в домах более ранней постройки туалеты были исключительно общего пользования – обычно в «гармониках» один туалет приходился на 10 квартир. В большинстве случаев в этих домах ванные не предусмотрены в принципе – северокорейцы моются в общественных банях (кстати, такая же ситуация до недавнего времени существовала и в Китае).

В малых городах многоэтажные дома могут вообще не иметь канализации и смывных туалетов, так что их жителям приходится пользоваться «удобствами» во дворе (впрочем, в таких домах два-три этажа, так что совсем уж серьёзных проблем это не вызывает). Но даже в Пхеньяне водоснабжение крайне ненадёжное, воду часто отключают, так что в туалетах приходится устанавливать большие водяные баки, из которых при необходимости черпают воду ковшиком. Такие баки или, точнее, кафельные ванны можно увидеть даже в учреждениях, предназначенных для обслуживания иностранцев.

Как правило, в домах попроще есть только холодная вода. В хороших домах имеется и горячее водоснабжение, но включается оно от случая к случаю, причём о предстоящем включении горячей воды жителей извещают заранее, чтобы они могли извлечь из этого мероприятия максимум пользы. Во многих комплексах и холодная вода подаётся только по расписанию, обычно – утром и вечером.

С середины 1970-х гг. дома повышенного качества оснащаются лифтами местного производства. В каждом лифте дежурит девушка-лифтёр, которая заодно и надзирает за порядком во всём доме. Кроме того, у входа в здание может сидеть дежурный, назначаемый из числа жильцов, и проверять у посетителей документы. В том случае, если гость остаётся ночевать, его полагается формально зарегистрировать – впрочем, это правило относится не только к многоэтажным зданиям. В последнее десятилетие значение лифтёрш снизилось из-за того, что, во-первых, власти стали спокойнее относится к мелким нарушениям, а, во-вторых, лифты теперь обычно отключают ради экономии дефицитного электричества. Впрочем, и в лучшие времена лифты работали не круглосуточно, а только в часы пик, когда обитатели дома отправлялись на работу или возвращались домой.

Теоретически все многоквартирные и большинство одноэтажных домов в КНДР принадлежат государству, которое и выступает в качестве арендодателя. Квартиру получали в порядке очереди, через местные органы власти – система, опять-таки хорошо знакомая советским гражданам.

Впрочем, частный сектор, пусть и небольшой, в северокорейском жилом фонд всё-таки имеется. В него входят старые частные дома, построенные ещё до Корейской войны, и с тех пор никогда серьёзно не реконструировавшиеся. Такие дома по-прежнему считаются частной собственностью, но их сейчас осталось очень мало.

В Северной Корее существует хорошо знакомая нам по советским временам система «обмена жилой площади». Разница с СССР заключается в том, что в КНДР обмен как явление появился сравнительно поздно, около 1980 г. В последние годы обмен стал всё чаще служить формальным прикрытием для операций по купле-продаже жилья. Если люди нуждаются в деньгах, то они могут переехать в жильё похуже, получив за это денежную компенсацию (в СССР в старые времена подобная операция называлась «обменом по договорённости»). Пока всё это делается неофициально, однако цены на жильё уже известны. По состоянию на 2003 год, однокомнатная квартира в «доме-гармошке» в Пхеньяне стоила примерно 500 долларов, а стоимость квартиры в «секционном здании» измерялась, в зависимости от её размера и иных факторов, несколькими тысячами долларов.

 

[Santolege]

Корейские банкноты

Корейская банкнота в 1000 вон (примерно 70 американских центов - на март 2002 г.). На нее можно, например, купить две газеты, или мороженое, или три стаканчика кофе в автомате... На ней - портрет неоконфуцианского философа Ли Хвана




Как, возможно, помнят наши постоянные читатели, пару лет назад «Сеульский вестник» напечатал статью об истории корейских монет. Сегодня мне хотелось бы вернуться к этой теме и рассказать о корейских банкнотах, то есть деньгах бумажных.

Как и многое другое, банкноты были изобретены в Китае. Произошло это в XI-XII веках (самые старые из известных нам денежных знаков были выпущены в 1189 г. северокитайской династией Цзинь). К тому времени в Китае большое распространение получила медная монета, а также слитки серебра, которые использовались для крупных платежей. Однако быстро выяснилось, что перевозка больших сумм в медной монете или даже в серебряных слитках представляет из себя непростое дело. Особо страдало от этого Министерство финансов, которому постоянно приходилось перевозить огромные суммы, собранные в качестве налогов, и крупные предприниматели. Выходом из положения и стали бумажные банкноты, которые, кстати, поразили воображение Марко Поло. Впрочем, китайские финансисты скоро узнали, насколько коварным характером отличается их изобретение. Казалось бы, при нехватке денег государство может легко напечатать новые банкноты. Это и стали делать китайские финансисты – и вскоре познакомились с инфляцией.

В Европе бумажные купюры появились в середине XVII века. Приживались они с трудом, и вплоть до конца XIX века люди предпочитали бумажным деньгам традиционные золотые и серебряные монеты. Их можно было понять: ценность «бумажек» гарантировалась лишь честным словом выпустившего их банка, в то время как ценность «настоящей монеты» гарантировало то золото или серебро, из которого она была изготовлена. Только к 1900 г. в большинстве стран Запада бумажные купюры стали активно вытеснять монеты в крупных платежах.

Ранние китайские эксперименты с бумажными деньгами особого влияния на Корею не оказали, и бумажные деньги появились в Корее только в нашем веке. В 1909 г. в Корее, к тому времени уже практически потерявшей независимость, был создан центральный банк, а в 1911 г. он выпустил первые корейские банкноты достоинством в 1, 5 и 10 хван. Вскоре после окончательного захвата Кореи Японией в 1910 г. страна перешла на японскую денежную систему, и главной валютой стала иена (которая по-корейски называлась «вона»). В те времена иена, которая в наше время примерно равняется 1 американскому центу, представляла собой довольно внушительную денежную единицу. По курсу иена тогда примерно соответствовала «большим валютам» – доллару или фунту, и состояла из более мелких единиц, своего рода «копеек», которые в Японии называли «сена», а в Корее – «чона». При этом центральный корейский банк, находившийся под управлением японской колониальной администрации, выпускал свои денежные знаки, которые имели хождение на территории Генерал-губернаторства Тёсэн (так официально называлась в те времена Корея).

Колониальные денежные знаки оставались в обращении и в первые годы после освобождения страны в 1945 г. По-настоящему выпуск корейских купюр начался только в 1950 г., вскоре после провозглашения Республики Корея. В июле 1950 г., перед самым началом Корейской войны, были выпушены первые банкноты. Они были необычны тем, что на них был изображен тогдашний южнокорейский президент Ли Сын Ман. Изображение диктатора красовалось на корейских денежных знаках вплоть до апреля 1960 г., когда Ли Сын Ман был свергнут «студенческой революцией». Любопытной особенностью денежных знаков времен Первой Республики (1948-1960) является непривычное обилие иероглифики. Китайскими иероглифами выполнялись почти все надписи на банкнотах тех лет. После падения диктатуры Ли Сын Мана иероглифика с денежных знаков исчезла, и все надписи на них стали делать корейским алфавитом – хангылем (иногда надписи переводились и на английский). Заметим кстати, что в 1953-1962 гг. южнокорейская денежная единица именовалась «хвана», но в 1962 г. ей вернули название «вона», которое она сохраняет и по сей день.

После 1962 г. денежная система страны существует без особых потрясений. Менялся внешний вид банкнот и их номиналы, но никаких радикальных «денежных реформ», к которым столь привыкли россияне, в Южной Корее за последние 40 лет не происходило. Не пошли корейские банкиры лаже на такую, казалось бы, очевидную меру, как послеинфляционное сокращение номиналов («вычеркивание нулей»), так что корейцы по-прежнему оперируют десятками тысяч и миллионами вон даже рассчитывая семейный бюджет. Правда, инфляция заставляла время от времени вносить поправки в номиналы выпускаемых банкнот. Так, в шестидесятые годы существовали банкноты достоинством в 500, 100 и даже 50 вон. Сейчас, когда 50 вон – это стоимость одного звонка по телефону-автомату, представить банкноту такого достоинства непросто. Однако в те времена на 50 вон вполне можно было перекусить. С другой стороны, купюра достоинством в 10 тысяч вон появилась только в 1973 году, и в те времена представляла из себя весьма серьезную банкноту (около полвины среднемесячной зарплаты). Только в 1980 г. совершенно обесценившиеся к тому времени мелкие купюры были изъяты из обращения и окончательно сформировалась нынешняя система: монеты достоинством в 1, 5, 10, 50, 100, 500 вон и купюры в 1000, 5000, 10.000 вон. Для оплаты более крупных сумм обычно пользуются банковскими чеками на предъявителя, которые легко можно получить в любом банке, и которые легко принимаются к оплате в большинстве магазинов и учреждений.

По оформлению все корейские купюры 1962-2001 гг. выдержаны в едином стиле. На них изображены те или иные деятели корейского прошлого, причем – весьма отдаленного. На десятитысячной купюре изображен король Сечжон, правивший страной в XV веке и прославившийся, в частности, тем, что под его руководством был разработан современный корейский алфавит. На пятитысячной купюре изображен выдающийся неоконфуцианский философ, писатель и поэт Ли И (Юльгок), а на тысячной – другой философ, Ли Хван. На обороте банкнот изображены здания, которые так или иначе связаны с деятельностью «героев» каждой банкноты. Например, на обороте десятитысячной купюры помещено изображение павильона Кёнхвару, находящегося во дворце Кёнбоккун – бывшей резиденции короля Сечжона. Все эти символы на редкость политически нейтральны. Действительно, кто может выражать какие-то претензии по поводу Сечжона – короля-просветителя, создателя корейского алфавита, который правил пять с лишним веков назад? Или по поводу неоконфуцианских философов позднего средневековья? Или по поводу памятников старинной архитектуры? Столь же политически нейтральна им вся остальная символика корейских банкнот – ни малейшего намека на современность с ее проблемами и достижениями.

 

[Santolege]

КОРЕЙСКИЕ МОНЕТЫ


Относится к деньгам можно по-разному, но нельзя не признать, что они относятся к числу самых интересных и важных изобретений человечества. Идея денег кажется нам столь очевидной, что даже странно подумать о том, что некоторые великие цивилизации (древнеегипетская, например) преблагополучно обходились без привычной нам монеты – и строить пирамиды отсутствие денег совершенно не мешало! И, тем не менее, деньги были изобретены несколько раз, в разные эпохи и в разных странах, причём, скорее всего, независимо друг от друга.

Одним из главных центров денежной экономики с древнейших времён был Китай, страна, которая на протяжении тысячелетий оказывала на Корею огромное влияние. Монеты в Китае появились в середине I тыс. до н.э., и не удивительно, что и в Корее вскоре после её превращения в централизованное государство попытались воспользоваться китайским опытом и создать свою собственную монету. В Китае существовали и бумажные деньги, но этот опыт на Корею особого влияния не оказал (впрочем, сегодня у нас речь идёт только о монетах, бумажные купюры – это отдельная тема).

Первая попытка ввести в Корее монетное обращение была предпринята почти ровно тысячу лет назад, в 996-998 годах, в начале правления династии Корё. Именно тогда отчеканили первые корейские монеты. Впрочем, это слово не совсем точно, ведь на Дальнем Востоке монеты в старину, строго говоря, не чеканили, а отливали в специальных формах. Материалом для монет служил медный сплав. Любопытно, что в те времена на Дальнем Востоке у монет не было номинальной стоимости, они стоили ровно столько, сколько стоила та медь, из которой они были изготовлены, то есть очень немного. Попытки внедрить идею номинальной стоимости предпринимались, но без особого успеха – основная масса потребителей всё равно предпочитала оценивать монеты на вес. Монеты на Дальнем Востоке использовались в основном в мелких сделках – крупные суммы проплачивались серебряными слитками, которые принимались на вес. Несмотря на отдельные эксперименты, ни серебряные, ни золотые монет на Дальнем Востоке не прижились до конца XIX века.

Внешний вид первых корейских монет вполне соответствовал тогдашним дальневосточным традициям (традиции эти зародились в древнем Китае). Это были маленькие круглые монетки с квадратным отверстием посредине. Отверстие было необходимо потому, что монеты использовались обычно в связках, и через отверстие пропускали шнурок, на который они и нанизывались. Это было вызвано тем, что каждая отдельная монетка была очень дешёвой, и на одну монетку можно было, в лучшем случае купить чашку чая. При покупке товара подороже счёт шёл на сотни и даже тысячи монет. Как и современные им монеты китайской династии Сун, весили они 3,75 г каждая. Как и на других монетах стран средневекового Дальнего Востока, на первых корейских деньгах не было рисунков, а только короткая надпись китайскими иероглифами (обычно – только 4 знака). Надпись эта указывала, при каком короле или императоре была изготовлена монета. Впрочем, иногда вместо имени (точнее – девиза правления) императора на корейских монетах указывалось место их изготовления – «Восточная страна» («Тонгук» в корейском чтении) или же «Приморская страна» («Хэгук»), то есть Корея.

Однако первый блин вышел комом. Первые корейские монеты особой популярностью не пользовались, и продержались в обращении они недолго. Примерно через полвека произошёл полный возврат к натуральному обмену. При этом основной «валютой» служили рис и свитки ткани, а для особо крупных платежей изредка использовались слитки серебра (из-за своеобразной формы их часто называли «серебряные бутылки»). Впоследствии корейские власти предприняли ещё несколько попыток ввести монеты в обращение, но и эти попытки окончились неудачей. По причинам, о которых до сих пор довольно горячо, но безуспешно спорят историки, натуральный обмен оставался в Корее главной (и, по сути, единственной) формой торговли необычайно долго, вплоть до конца XVII столетия.

Постоянная чеканка монеты началась в Корее поздно, только в середине XVII века. В 1633 монеты были изготовлены в порядке эксперимента, а с 1679 года их отливка стала производиться регулярно. На этот раз монеты вошли в повседневный быт и стали постепенно вытеснять из обращения рис и свитки ткани. Внешний вид этих монет мало отличался от первых «экспериментальных» медных денег, выпущенных в обращение почти семью столетиями раньше: небольшие медные монетки круглой формы с квадратным отверстием посредине. В этом, впрочем, нет ничего удивительного, ведь традиция монетного дела в Восточной Азии в XVII веке была в общем и целом той же, что и в X веке.

Ситуация изменилась только в конце XIX столетия, после того, как на Дальнем Востоке появились европейские колонизаторы. Они принесли с собой не только много плохого, но и немало хорошего, в том числе и новые технологии, новые идеи и знания. На смену китайской традиции монетного дела на всем Дальнем Востоке (в том числе и в Корее, да и в самом Китае) пришла традиция западная.

Новые веяния в оформлении корейских денег начинают ощущаться уже в 1880-е годы. Сначала исчезло отверстие в центре монеты, так как монеты перестали нанизываться связками на веревку. Окончательно утвердилось понятие нарицательной стоимости, то есть принцип, когда монета оценивается не по стоимости материала, из которого она изготовлена, а по указанному на ней номиналу. В конце восьмидесятых годов прошлого века была отчеканена (уже действительно отчеканена, а не отлита) и первая корейская серебряная монета, которая по своему внешнему виду была похожа на западные серебряные монеты тех времен. На ней мы видим уже и чётко обозначенный номинал, и качественные пространные надписи, и орнамент (на традиционных восточноазиатских монетах орнамента не было, а надпись отличалась краткостью – обычно всего лишь четыре иероглифа).

Однако в целом конец XIX века был временем полного хаоса в корейском денежном обращении, как и в корейской политике вообще. Корейское правительство несколько раз меняло денежную систему, менялись и названия денежных единиц. В стране, вдобавок, наряду с корейскими, обращались и японские, и китайские, и даже... мексиканские монеты. Только в начале нашего века система была более или менее упорядочена. Однако захват Кореи Японией в 1910 году означал и ликвидацию её финансовой системы. Возрождение её произошло только после 1945 года.

В колониальные времена в Корее, естественно, существовала денежная система, скопированная с японской. Главной денежной единицей тогда были иена. Сейчас иена – маленькая монетка, меньше американского цента, и в безумно дорогой Японии она практически не употребляется. Однако в тридцатые годы одна иена была вполне солидной монетой, она даже состояла из более маленьких денежных единиц – сен.

После формального провозглашения независимой Республики в августе 1948 года, Корея в течение некоторого времени продолжала использовать монеты, оставшиеся в наследство от колониального периода. Собственно корейские деньги были впервые введены в обращение во время Корейской войны, но свирепствовавшая в стране неистовая инфляция сделала их очень недолговечными. Поэтому сразу после войны, в 1953 году, была проведена новая денежная реформа. Название денежной единицы сменили на хвану (вместо воны) и отчеканили первые монеты достоинством в 10, 50 и 100 хван, с надписями на английском и корейском языке (корейскими буквами, а не китайскими иероглифами, которые использовались на всех более ранних корейских монетах). Любопытно, кстати, что на монете достоинством 100 хван был изображён тогдашний президент (фактически – диктатор) Южной Кореи Ли Сын Ман. За всю историю Кореи это был единственный случай, когда изображение здравствующего руководителя попало на денежные знаки или монеты. В старой Корее королей, как вы помните, на монетах никогда не изображали.

Однако эти монеты просуществовали не очень-то долго. В 1962 году, через год после того, как Ли Сын Ман был свергнут народным восстанием, новое правительство провело денежную реформу, и установило ту систему, которая, в общем и целом, действует и в наши дни. В результате реформы, в частности, возродилось традиционное название корейской денежной единицы – вона. Сейчас в Корее существуют монеты достоинством в 1, 5, 10, 50, 100 и 500 вон. Самые маленькие монеты в 1 и 5 вон сначала изготовляли из меди, а потом – из лёгкого алюминиевого сплава. На одновоновой монетке изображён символ Кореи – роза Шарона (один из видов дикой розы, в изобилии встречающийся в корейских горах). На 5-воновой монетке изображён знаменитый корабль-черепаха, первое в мире бронированный боевой корабль, который отличился в войне с японцами в конце XVI века. Однако из-за инфляции со временем обе эти монеты (и одновоновая, и пятивоновая) вышли из употребления, ведь по нынешнему курсу 1 вона – это примерно 1/10 американского цента. Тем не менее, эти монетки в минимальных количествах чеканят и сейчас, и некоторые банки по закону обязаны их иметь. Я сам этим иногда пользуюсь: прихожу в банк и прошу обменять мне 50 вон одновоновыми монетами. Девушки операторы, давясь от смеха, проводят эту операцию, а пока они отсчитывают мне все эти деньги, я объясняю им, в чём, собственно, дело. Эти монетки – замечательные сувениры для России!

Сейчас реально в обращении находятся монеты в 10, 50, 100 и 500 вон, хотя, похоже, и 10-воновая монетка потихоньку выходит из употребления. Инфляция... 10-воновая монета – медная, остальные – из никелевого сплава. На 10-воновой монете изображено самое старое сохранившееся архитектурное сооружение Кореи – пагода храма Пульгукса (построена в седьмом веке). На 100-воновой монетке можно увидеть изображение знаменитого полководца Ли Сун Сина, а на 500-воновой красуется летящий в небе журавль.

Форма монеток не оставалась неизменной. В начале восьмидесятых их внешний вид слегка изменился. В частности, с них исчезли надписи на английском, что, наверное, правильно. Иностранец разберётся и с помощью одних цифр, а писать название национального банка на иностранном языке – несколько странно. Изменился и их дизайн в целом, но не очень значительно. Старые монетки с надписями на английском языке изредка попадаются и сейчас, ведь из обращения их специально не изымали.

И в заключение, не удержусь и скажу пару слов о банкнотах – но только о современных. Бумажные деньги представлены сейчас в Корее купюрами достоинством в 1.000, 5.000 и 10.000 вон. В своё время, в начале 1960-х гг., когда эта структура номиналов была установлена впервые, 10.000 вон были весьма крупной денежной единицей, однако теперь при расчётах на большие суммы десятитысячные бумажки переходят из рук в руки толстенными пачками. Чтобы в таких случаях несколько упростить платежи, широко используют банковские чеки на предъявителя (на 100, 500 тысяч или 1 миллион вон), которые широко применяются при крупных платежах. Замечу, что ни доллар, ни иена, ни какая-либо иная валюта на территории Кореи хождения не имеет. Доллары и иены, правда, принимают в тех местах, где бывает много иностранцев – рядом с американскими базами или на крупных рынках, где часто появляются иностранные туристы, а также российские, польские и китайские «челноки». Однако попытка расплатиться долларами в обычном магазине будет отвергнута с возмущением.

Кстати сказать, не так давно исполнилась тысяча лет с момента первого выпуска корейских монет, состоявшегося в 996-998 годах. Корейским монетам – тысяча лет.

 

[Santolege]

Пиво золотистое


Первые упоминания о пиве встречаются в документах Древней Месопотамии, которые были составлены более четырёх тысяч лет назад. Пиво было чрезвычайно популярно в Северной Европе в Средние века, а последние два столетия стали временем его триумфального шествия по планете. От этого шествия не остались в стороне и корейцы. В 2000 г., когда потребление пива в Корее достигло исторического максимума, среднестатистический житель этой страны выпивал 32 литра пива в год. Конечно, в этом отношении Корея существенно уступала таким пивным гигантам как Германия, Ирландия и Чехия, среднестатистический житель которых ежегодно потребляет более 120 литров этого напитка. Однако я всё-таки склонен думать, что и 32 литра на среднестатистическую корейскую душу – включая души грудных младенцев – не такая уж и маленькая величина.

Мы можем точно сказать, когда именно корейцы впервые попробовали пиво. Это событие, огромное историческое значение которого ни у кого не вызывает сомнений, произошло в 1884 г., когда корейские и американские дипломаты отмечали подписание первого официального договора между двумя странами. Сохранившиеся изображения банкета ясно показывают, что на праздничном столе стояли бутылки с пивом. Неизвестно, впрочем, что именно корейские участники мероприятия подумали о его вкусе, столь отличном от вкуса тех напитков, к которым они привыкли.

Впрочем, банкет 1884 г. был лишь эпизодом в корейской пивной истории. Всерьёз распространение пива началось в 1890-е годы, когда японские торговцы начали ввозить в Корею японские сорта бутылочного пива. Первым в Корее стало продаваться пиво известной японской марки «Саппоро». Как и Корея, в старые времена Япония пива не знала, но к 1890-м годам японцы уже вовсю пили этот западный напиток. Производство пива «Саппоро» в Северной Японии началось в 1877 г. Два других известных японских сорта, «Кирин» и «Асахи», появились в Корее немного позже, в самом начале XX века.

Пиво и студенческая компания


Следует отметить, что корейское название пива, «мэкчу», имеет японское происхождение, хотя и состоит оно из двух китайских иероглифов (сами китайцы для обозначения пива используют другие иероглифы). Означает это название «ячменное вино».

Кажется, что первый пивоваренный завод начал работать в Сеуле в 1908 г. Принадлежал он владельцам марки «Кирин». Первоначально большинство среди потребителей пива составляли местные японцы, но со временем у пива стали появляться и корейские почитатели.

1933 год стал важным поворотным моментом в истории корейского пива. В августе и декабре того года, практически одновременно, в Сеуле открылись два больших пивоваренных завода. Как легко догадаться, изначально оба завода принадлежали японским компаниям. В августе открылся завод «Саппоро», а в декабре – «Кирин». На протяжении последующих семи десятилетий вся история корейского пива была историей конкуренции между этими двумя предприятиями, которые меняли владельцев, создавали филиалы, разрабатывали новые технологии – и вели ожесточённую конкурентную борьбу друг с другом.

После Освобождения оба завода были конфискованы корейским правительством и затем приватизированы. Пивоваренный завод «Кирин» стал компанией «Тонъян», которая производит пиво OB, в то время как его конкурент стал основой для нынешнего Hite (в более ранние времена известного как Crown).

Первые годы независимости были трудным временем для всех, в том числе и для пивоваров. Трудно в это сейчас поверить, но в конце сороковых нехватка бутылок была причиной того, что две главные компании использовали только 20 % своих производственных мощностей. В 1954 г. страна произвела 13,5 миллионов стандартных поллитровых бутылки пива. Это означает, что среднестатистический кореец в те времена потреблял всего лишь одну бутылку пива в год. При этом большинство ингридиентов до начала 1970-х гг. приходилось ввозить из-за границы, что немало удорожало готовый продукт.

Пиво в те времена воспринималось как роскошный и утончённый напиток «современного» среднего класса. И поныне в корейских кинофильмах влюблённые пары в романтической обстановке часто пьют пиво, а не, скажем, шампанское. Не случайно пиво, воспринимавшееся как предмет роскоши, облагалось большим налогом. С 1997 г. в Корее пиво облагается налогом в 130%, в то время как для рисовой водки сочжу налог составляет всего лишь 35 %. Это различие в цене отражает различие в восприятии: пиво – напиток элитарный, а сочжу - простонародный.

Рост потребления пива начался в конце 1970-х годов, вслед за урбанизацией и увеличением доходов корейцев. Новые горожане считали, что их положение обязывает пить именно пиво, а не сочжу, макколи или иные «плебейские» напитки. В это время пивные залы, которые на немецкий манер именуют «хофф», и начали распространяться по всей стране. Впрочем, качественное разливное пиво из бочек, равно как и тёмное пиво, найти в Корее не так-то просто, хотя при желании и можно. Однако в целом на корейском рынке доминируют светлые сорта бутылочного или баночного пива.

В последнее десятилетие пиво занимало почти ровно половину рынка алкогольных напитков в стране. Однако с 2000 г. потребление пива в Корее стало уменьшаться. Кажется, что пиво теряет свою старую репутацию романтического и гламурного напитка, и всё чаще воспринимается как напиток замотанных жизнью офисных служащих. Повальное увлечение здоровым образом жизни, тем, что в Корее по непонятным причинам именуют “wellbeing” (это слово в английском имеет, вообще-то, сильно другое значение), также играет немалую роль. Так что впереди корейских пивоваров могут ждать нелёгкие времена.

 

[Santolege]

Такси

Честно говоря, в Сеуле все-таки предпочтительней передвигаться, пользуясь метро. И быстрее, и пробок никаких нет. В целом, в Корее множество такси и служб вызова такси. Такси по вызову будет стоить несколько дороже обычного такси. Все машины чистенькие и, как водится, сплошные daewoo, hyundai и т.д. Стоянки такси оборудованы рядом с большинством автобусных стоянок, да и вообще, можно просто рукой помахать, как у нас. Сейчас все больше и больше водителей хоть немного говорят по-английски, но все-таки советуем записать адрес по-корейски и показать драйверу, а то еще завезет куда-нибудь.Вообще, в гостиницах выдают специальные карточки с адресом на корейском языке, наберите побольше, а то они имеют тенденцию теряться. И посматривайте на счетчик, потому что он основан на системе учета времени и расстояния. В обычных такси за первые два километра будьте готовы выложить 1300 вон, а потом 100 вон за каждые 210 метров. Начиная с полуночи и до 4 утра расценки повышаются на 20%. И еще, все такси оборудованы специальными сигналами, которые соответствуют городу. Например, вечером, если вам из Сеула надо в Инчон, то дешевле будет добраться туда вместе с инчонским такси. Я сейчас точно не могу вспомнить, какой цвет соответствует Сеулу, а какой, например, Ансану, но это можно спросить у кого-нибудь из местных.

Из личного опыта, мне такси не нравятся. Мы ими пользовались только потому что, например, было очень поздно, и метро было закрыто. А по доброй воле - ни за что. Во-первых, таксисты водят, как молодые пацаны где-нибудь в Алматы. Называется, старт формулы один: водитель рвет со скоростью болида, тормоза визжат...причем, это нормально. Потом, пассажиры почему-то не пристегиваются ремнями, а если ты пристегнулся, то таксист может обидеться, но вы все равно пристегивайтесь! В-третьих, многие водители не включают счетчик, особенно если вы аэропорту, а после долгого перелета так хочется побыстрее добраться до теплого душа, поваляться в постельке... В-четвертых, иногда таксисты набирают сразу нескольких человек, которым надо в три разных места.... В общем, метро лучше, но по ночам ничего не остается делать, как ловить такси. такова жизня. )

Такси Deluxe

Такси Deluxe называются mobeom taxi, это обычно черные автомобили с желтым знаком на макушке и словами "Deluxe Taxi" по бокам. Они более просторные и считается, что обслуживание там лучше, чем в обычном. ) За первые три километра вы платите 3000 вон, а потом еще по 200 за каждые дополнительные 250 метров пути или 60 секунд, если скорость падает ниже 15 км в час. (Подумайте о пробках!). Если надо, выдаются квитанции.

 

[Santolege]

Столетия мира



Каждому живущему в Корее иностранцу время от времени приходится сталкиваться с утверждениями, которые отражают представления корейцев о самих себе и о своей стране. Многие из этих утверждений вполне справедливы, другие – справедливы только отчасти, а некоторые, скажем так, странноваты – например, привычка корейцев с гордостью подчёркивать, что в их стране “имеется четыре различных времени года” (как будто это – совершенно уникальное и нигде более на Земле не наблюдаемое климатическое явление!).

Заявление о том, что история Корея с давних времён состоит из беспрерывных внешних вторжений и войн - это одно из таких часто повторяемых и от того ставших привычными утверждений. Корейцы совершенно уверены в том, что на протяжении всей своей истории их страна была жертвой исключительно частых внешних вторжений. Каждый живущий в Корее иностранец наверняка рано или поздно услышит такие заявленияю Он, скорее всего, примет эти высказывания на веру – и совершенно зря. Эти утверждения вполне правильно описывают корейскую историю последних полутора столетий, но они едва ли применимы к более ранним эпохам.

Давайте обратимся к временам династии Ли (Чосон), которая правила страной с 1392 г. до 1910 г. Последние полвека её правления были действительно бурными, но относится ли это к более ранним временам? Оказывается, что нет. Даже поверхностный взгляд показывает, что эти четыре с лишним столетия ни в коем случае не были временем войн и вторжений. Скорее наоборот: по общеглобальным меркам Корея тех времён жила в условиях исключительной стабильности и мира.

На протяжении 470 лет с 1392 по 1862 гг., Корея вела всего три войны против иностранных захватчиков (кроме того, изредка происходили незначительные по масштабу столкновения с кочевниками на северной границе и с японскими пиратами на побережье). Из этих трёхкрупных войн только одна привела к серьёзным разрушениям – Имчжинская война с Японией в 1592-1598 гг., которая действительно являлась национальной катастрофой. Два других крупных конфликта, 1627 г. и 1636 г., носили меньший масштаб и затронули только ограниченные районы страны. По существу, обе эти кампании представляли собой молниеносные рейды маньчжурской конницы, части которой совершали стремительный рывок к Сеулу и вынуждали корейское правительство заключить мир на неблагоприятных для Кореи условиях.

Достаточно сравнивать эту картину с судьбами любой европейской страны, чтобы увидеть: вопреки тому, что думают сами корейцы, их страна во времена династии Ли отнюдь не была жертвой исключительно частых иностранных вторжений. В течение того же самого периода 1392-1865 гг., почти каждая страна Европы участвовала в намного большем количестве конфликтов, и понесла при этом намного большие потери.

Пожалуй, не будем говорить о России или странах Восточной Европы. Рассмотрим, например, историю Германии, достаточно типичной европейской страны. Период, о котором у нас идёт речь, в Германии был отмечен по крайней мере четырьмя крупными военными конфликтами, каждый из которых длился в течение одного или нескольких десятилетий и сопроводался массовыми разрушениями и гибелью людей. Этими крупными конфликтами являлись: Реформация и Крестьянская война, Тридцатилетняя война (1618-1648), прусские кампании середины XVIII столетия и Наполеоновские войны. И это - только крупномасштабные войны, каждая из которых была не менее разрушительной, чем война Кореи с Японией в 1592-1598 гг. Кроме них, на земле Германии происходило великое множество конфликтов меньшего масштаба, многие из которых, вообще-то говоря, тоже были серьёзными столкновениями – например, Война за Испанское наследство (1701-1714) или цепь конфликтов, которыми сопровождалось объединение Германии в середине XIX века. И, конечно, бесчисленные вооружённые столкновения происходили между теми мини-государствами, из которых, собственно, и состояла «Германия» тех времён, причём каждое такое столкновение обычно превышало по масштабу стычки корейских войск с японскими пиратами.

Являлась ли Германия исключением? Ни в коей мере. Это - довольно типичная история любой европейской страны. Таким образом, Корея отнюдь не являлась страной, которой пришлось постоянно воевать. Наоборот: не протяжении веков она жила в условиях стабильности, о которой в большинстве других частей света не приходилось и мечтать!

То же самое относится и к внутренней политике страны. Конечно, в старой Корее были и заговоры, и интриги, и мятежи. Однако в течение рассматриваемого нами периода протяжённостью в 470 лет только два корейских короля были свергнуты с престола (причём в одном свергнутого монарха оставили в живых и он много лет провёл в ссылке в достаточно комфортабельных условиях). Кроме того, на протяжении этого времени в Корее произошло два неудачных дворянских мятежа, каждый из которых продлился всего лишь несколько недель, и одно крестьянское восстание местного масштаба. Из этого ясно, насколько спокойным и стабильным местом являлась Корея по сравнению с Россией (достаточно вспомнить «бунташный» XVII век или эпоху гвардейских переворотов в веке XVIII), Францией, Германией или даже относительно мирной Англией.

О жизни в условиях стабильности говорит и то обстоятельство, что корейская армия на протяжении почти всего периода XV-XIX вв. насчитывала приблизительно десять тысяч солдат и офицеров. По любым меркам это - очень маленькая армия для страны, численность населения которой составляла тогда примерно 7-10 миллионов. Вооруженные силы увеличивались в те времена, когда правительство сталкивалось с внешней угрозой, но на протяжении большей части истории династии Ли корейская армия по существу являлась полицейскими формированиями, которых было достаточно только для того, чтобы бороться с мелкими бандами, охранять границы, поддерживать общественный порядок и обеспечивать личную безопасность короля. Одно это обстоятельство наглядно демонстрирует безосновательность разговоров о «постоянных вторжениях»: страна, которая сталкивается с внешней угрозой, просто не может иметь такой маленькой армии.

Откуда появились такие представления, которые сейчас разделяются большинством корейцев? Похоже, что они сформировались в колониальные времена или вскоре после Освобождения страны. Бурные и кровавые события последнего столетия (точнее, периода между 1865 и 1960 гг.), в течение которого Корея действительно была игрушкой в руках могущественных держав, являли собой острый контраст со спокойствием и предсказуемостью более ранних времён. Шок, вызванный этим хаотическим столетием, заставил корейцев поверить в том, что их история всегда была такой. Так и родился ещё один миф...