Проза
- Автор теми BitterSweet
- Дата створення
sky_20
New Member
Ответ: Проза
дворічне:
Утром она проснулась рано, можно сказать, что уж очень рано, так как стрелок часов не было видно сквозь заполнившую ещё с вечера комнату ночь, их ритмичное, иногда переходящее в тахикардическое, дыхание доносилось слева, из привычного для неё места. Воздух в комнате, и без того напоминающей мышиную норку, становилось всё меньше и меньше, словно он вытекал через открытую форточку на улицу и там, почуяв свободу, исчезал в неизвестном направлении.
Она закрыла глаза, увидела сон и снова их открыла: по её подсчётам прошёл как минимум час, но ночь и не собиралась покидать столь скромное убежище забытого собой человека. Звёзды понемногу начали заполнять пространство между пожелтевшим потолком и полом, прикрывающим свою наготу дырявым ковриком; вот она смогла различить всадника на коне, взбирающегося по склону выгнутой ручки ковша, потом из непроглядной тьмы до её слуха донёсся щелчок стека волопаса, вслед за ним – приближающийся лай гончих; справа начала извиваться, как выброшенный на песок угорь, лента пролитого молока, а после «потом» ей ещё больше захотелось спать: яркий свет звёзд вызывал усталость…
Наступило утро, слегка помяв только вчера выглаженные занавески на запотевших окнах и тем самым сорвав несколько петель, задело скучающий горшок с едва освоившимся кактусом, взяло стоящий на табурете чайник и полило её водой, заставляя проснуться, так как будильник всё ещё спал под завалами модных прошлогодних журналов, позабыв о своих должностных обязанностях. Она лениво повернула голову набок, чтобы увидеть смирно тикающее табло, которое постигал нелёгкая участь быть подвешенным за ворот на ржавый гвоздь, - недовольно простонало несколько позвонков, стрелки легко разошлись в шпагате, слегка скрипну от недостатка смазки, и всем своим видом давали понять, что уже шесть и пора вставать, так как в семь ей нужно быть на остановке и ждать автобус, сдерживая глубокое зевание и сетуя на проклятый утренний туман, от которого распадётся её причёска, столь усердно созданная позавчера; но это потом, а сейчас она, не моргая, смотрела на часы и пыталась разбудить мозг (если уж сознание не хотело приходить в неё), чтобы с его помощью определить своё время- и местонахождение, но это оказалось лишним: радио на кухне выкрикнуло о том, что сегодня пятница 21, потом резко замолчало и, сделав ещё одну попытку прорыва в эфир, выключило себя, выдернув штекер из гнезда. Так она лежала и думала, пока к ней не спустился паук, нагло и по-хозяйски спикировав на её лоб – раздался хлопок – к выступившему на коже поту присоединилось то, что когда-то принадлежало к отряду членистоногих; проведя рукой по влипшему в стену ковру, она перевернулась на правый бок, натянула на голову одеяло и решила отдаться сну: плевала она на то, что сегодня пятница, а не субботу, как она думала, что сегодня уже ноябрь, хотя вчера ещё был август, на то, что…, но она на знала о намерении всего этого плюнуть на неё саму.
Штора, нервно, как старая дева перед первой ночью любви дрожала у незакрытого окна под грубыми ласками северного ветра, который, пройдя сквозь её давно блёклые цветы, начинал перелистывать лежащие на столе тетради; никто и не заметил, что стрелки на часах струсили и начали свой обратный ход, втягивая всё окружающее в круговорот возврата к истокам времени, когда в часы вставили новую батарейку;
… все, кто умер, ожили, кто родился – исчезли.
дворічне:
Утром она проснулась рано, можно сказать, что уж очень рано, так как стрелок часов не было видно сквозь заполнившую ещё с вечера комнату ночь, их ритмичное, иногда переходящее в тахикардическое, дыхание доносилось слева, из привычного для неё места. Воздух в комнате, и без того напоминающей мышиную норку, становилось всё меньше и меньше, словно он вытекал через открытую форточку на улицу и там, почуяв свободу, исчезал в неизвестном направлении.
Она закрыла глаза, увидела сон и снова их открыла: по её подсчётам прошёл как минимум час, но ночь и не собиралась покидать столь скромное убежище забытого собой человека. Звёзды понемногу начали заполнять пространство между пожелтевшим потолком и полом, прикрывающим свою наготу дырявым ковриком; вот она смогла различить всадника на коне, взбирающегося по склону выгнутой ручки ковша, потом из непроглядной тьмы до её слуха донёсся щелчок стека волопаса, вслед за ним – приближающийся лай гончих; справа начала извиваться, как выброшенный на песок угорь, лента пролитого молока, а после «потом» ей ещё больше захотелось спать: яркий свет звёзд вызывал усталость…
Наступило утро, слегка помяв только вчера выглаженные занавески на запотевших окнах и тем самым сорвав несколько петель, задело скучающий горшок с едва освоившимся кактусом, взяло стоящий на табурете чайник и полило её водой, заставляя проснуться, так как будильник всё ещё спал под завалами модных прошлогодних журналов, позабыв о своих должностных обязанностях. Она лениво повернула голову набок, чтобы увидеть смирно тикающее табло, которое постигал нелёгкая участь быть подвешенным за ворот на ржавый гвоздь, - недовольно простонало несколько позвонков, стрелки легко разошлись в шпагате, слегка скрипну от недостатка смазки, и всем своим видом давали понять, что уже шесть и пора вставать, так как в семь ей нужно быть на остановке и ждать автобус, сдерживая глубокое зевание и сетуя на проклятый утренний туман, от которого распадётся её причёска, столь усердно созданная позавчера; но это потом, а сейчас она, не моргая, смотрела на часы и пыталась разбудить мозг (если уж сознание не хотело приходить в неё), чтобы с его помощью определить своё время- и местонахождение, но это оказалось лишним: радио на кухне выкрикнуло о том, что сегодня пятница 21, потом резко замолчало и, сделав ещё одну попытку прорыва в эфир, выключило себя, выдернув штекер из гнезда. Так она лежала и думала, пока к ней не спустился паук, нагло и по-хозяйски спикировав на её лоб – раздался хлопок – к выступившему на коже поту присоединилось то, что когда-то принадлежало к отряду членистоногих; проведя рукой по влипшему в стену ковру, она перевернулась на правый бок, натянула на голову одеяло и решила отдаться сну: плевала она на то, что сегодня пятница, а не субботу, как она думала, что сегодня уже ноябрь, хотя вчера ещё был август, на то, что…, но она на знала о намерении всего этого плюнуть на неё саму.
Штора, нервно, как старая дева перед первой ночью любви дрожала у незакрытого окна под грубыми ласками северного ветра, который, пройдя сквозь её давно блёклые цветы, начинал перелистывать лежащие на столе тетради; никто и не заметил, что стрелки на часах струсили и начали свой обратный ход, втягивая всё окружающее в круговорот возврата к истокам времени, когда в часы вставили новую батарейку;
… все, кто умер, ожили, кто родился – исчезли.
RooLioz
No comments
Ответ: Проза
ИЗНАЧАЛЬНЫЙ ЗВУК
Философская притча
После того, что мы сделали с любовью, дружбой, Советским Союзом и высокими устремлениями, всё остальное кажется мелочью, пустяками.
Однажды осенью мы шли на джазовый сейшн. Над крышами ползли тучи. Деревья стояли голыми. мёрзли и матерились. Мы тоже совсем продрогли ,но шли молча.
Мелочи нас не заботили. Бутылка дешёвого портвейна «Таврида», в какие-нибудь семь минут вернула нам молодость, пылкость разума и способность к самообману.
С тех пор, как искусство стало шоу-бизнесом, лучшие женщины стали блядями, а мужчины педрилами, самообман – это единственное место, из которого мир выглядит чуточку иначе.
Но не всё так просто. Даже с точки зрения отпетого розово-очкарика, каким бы мы не придумали себе этот мир, как бы мы не возвышались над грудой жизненных мелочей какая-нибудь из них непременно нас достанет и бесцеремонно заявит о своей непреходящей важности.
Например, в тот вечер. После второй бутылки ещё более дешевого вина «Золотое Руно» (не пейте эту гадость) я собирался вот-вот «познать истину», которая, как известно должна находиться в любом вине, но вместо истины, из глубины моего сакраментального существа, в мир безбашенных иллюзий, бесцеремонно вторгся громкий и самозабвенный «ИК»
С другой стороны, быть может, это и была Истина? Но Истина, так сказать в сокращённом варианте. Некая ипостась принявшая на себя великую жертву, воплотившись в ограниченной конвульсивно-звуковой форме, дабы быть доступнее простому народу с пустыми кошельками. И если это так, то «Ик», возможно содержит в себе всю полноту Истины сокрытой в самых дорогих «Кагорах»! Я допускаю даже такую, для некоторых, кощунственную мысль, что «ИК» это – Изначальный звуК!
Но вот способ его извлечения мне тогда совсем не понравился.
Это было перед самым началом концерта. Небо стало плеваться, хотя Ладе показалось, что оно плачет. (Женщины всегда судят по себе.)
У крыльца филармонии толпились озябшие люди.
О, если бы я заранее знал свою неисповедимую судьбу, я бы раскаялся на том же месте, где меня посетила мысль что человек хозяин своему телу. Моё сознание, проросшее мхом опьянения, горделиво раздулось и повелительно произнесло – СТОП!
ИЗНАЧАЛЬНЫЙ ЗВУК
Философская притча
После того, что мы сделали с любовью, дружбой, Советским Союзом и высокими устремлениями, всё остальное кажется мелочью, пустяками.
Однажды осенью мы шли на джазовый сейшн. Над крышами ползли тучи. Деревья стояли голыми. мёрзли и матерились. Мы тоже совсем продрогли ,но шли молча.
Мелочи нас не заботили. Бутылка дешёвого портвейна «Таврида», в какие-нибудь семь минут вернула нам молодость, пылкость разума и способность к самообману.
С тех пор, как искусство стало шоу-бизнесом, лучшие женщины стали блядями, а мужчины педрилами, самообман – это единственное место, из которого мир выглядит чуточку иначе.
Но не всё так просто. Даже с точки зрения отпетого розово-очкарика, каким бы мы не придумали себе этот мир, как бы мы не возвышались над грудой жизненных мелочей какая-нибудь из них непременно нас достанет и бесцеремонно заявит о своей непреходящей важности.
Например, в тот вечер. После второй бутылки ещё более дешевого вина «Золотое Руно» (не пейте эту гадость) я собирался вот-вот «познать истину», которая, как известно должна находиться в любом вине, но вместо истины, из глубины моего сакраментального существа, в мир безбашенных иллюзий, бесцеремонно вторгся громкий и самозабвенный «ИК»
С другой стороны, быть может, это и была Истина? Но Истина, так сказать в сокращённом варианте. Некая ипостась принявшая на себя великую жертву, воплотившись в ограниченной конвульсивно-звуковой форме, дабы быть доступнее простому народу с пустыми кошельками. И если это так, то «Ик», возможно содержит в себе всю полноту Истины сокрытой в самых дорогих «Кагорах»! Я допускаю даже такую, для некоторых, кощунственную мысль, что «ИК» это – Изначальный звуК!
Но вот способ его извлечения мне тогда совсем не понравился.
Это было перед самым началом концерта. Небо стало плеваться, хотя Ладе показалось, что оно плачет. (Женщины всегда судят по себе.)
У крыльца филармонии толпились озябшие люди.
О, если бы я заранее знал свою неисповедимую судьбу, я бы раскаялся на том же месте, где меня посетила мысль что человек хозяин своему телу. Моё сознание, проросшее мхом опьянения, горделиво раздулось и повелительно произнесло – СТОП!
RooLioz
No comments
Ответ: Проза
(Продолжение притчи)
И чудо произошло. Икотка удивлённо замерла и испуганно прижалась к шершавым стенкам желудка, не зная, куда ей бежать – в гортань или в кишечник.
В этот момент к нам приблизились наши знакомые. Лада поздоровалась со Стасом и Сашей евангелистом (не потому, что он написал Евангелие, а потому, что вера такая). Я же им только кивнул, но зато радостно приветствовал Веронику, наклонился и поцеловал её в щёчку.
Едва я коснулся губами её щеки, как из недр моего естества вырвался неожиданный «Ик» .Он был звонок, как крик молодого петуха на рассвете весеннего дня, и вонзился ей в самое ухо, Несчастная девушка, отскочила как обожженная.
Я и сам испугался и сконфуженно загермитизировал рот.
Стас понимающе улыбнулся. Саша ничего не понял (Ладино присутствие зафиксировало его точку сборки в позиции неорганического существа). Моих оправданий Вероника не слышала. (Признаться, я думаю, она потом долго ничего не слышала на левое ухо.)
Впрочем, всё это мелочи.
Мы вошли в зал филармонии и сели в мягкие кресла с такими лицами, будто в этом был смысл.
Саша стал приставать к Ладе. Стас посоветовал мне затаить дыхание на пол часа, а Веронике заткнуть второе ухо для равномерности восприятия.
Музыканты вышли на сцену. Жиденькие аплодисменты редкими ляпсусами посылались по залу, как пощёчины по щекам негодяев.
Под шумок я икнул пару раз.
- В до мажоре, - сказал мне Стас.
- Что?
- Ты икнул в до мажоре повторил он, - до-соль, квинта.
- Да? – удивился я и сник. И тут же дисгармонично икнул в ля бемоль миноре.
Чтобы отвлечься, я повернулся к Ладе и спросил:
- Что он там тебе шепчет?
- Стихи ответила она.
- Про любовь? - хмуро спросил я, проглотив очередной «Ик».
- Да, - восторженно прошептала она.
- Сам сочинил? – недоверчиво косясь на Сашу, не унимался я.
- Нет, какие-то Давид и Соломон… ты их не знаешь?
- Не знаю. Они, наверное, не из Сум.
(Продолжение притчи)
И чудо произошло. Икотка удивлённо замерла и испуганно прижалась к шершавым стенкам желудка, не зная, куда ей бежать – в гортань или в кишечник.
В этот момент к нам приблизились наши знакомые. Лада поздоровалась со Стасом и Сашей евангелистом (не потому, что он написал Евангелие, а потому, что вера такая). Я же им только кивнул, но зато радостно приветствовал Веронику, наклонился и поцеловал её в щёчку.
Едва я коснулся губами её щеки, как из недр моего естества вырвался неожиданный «Ик» .Он был звонок, как крик молодого петуха на рассвете весеннего дня, и вонзился ей в самое ухо, Несчастная девушка, отскочила как обожженная.
Я и сам испугался и сконфуженно загермитизировал рот.
Стас понимающе улыбнулся. Саша ничего не понял (Ладино присутствие зафиксировало его точку сборки в позиции неорганического существа). Моих оправданий Вероника не слышала. (Признаться, я думаю, она потом долго ничего не слышала на левое ухо.)
Впрочем, всё это мелочи.
Мы вошли в зал филармонии и сели в мягкие кресла с такими лицами, будто в этом был смысл.
Саша стал приставать к Ладе. Стас посоветовал мне затаить дыхание на пол часа, а Веронике заткнуть второе ухо для равномерности восприятия.
Музыканты вышли на сцену. Жиденькие аплодисменты редкими ляпсусами посылались по залу, как пощёчины по щекам негодяев.
Под шумок я икнул пару раз.
- В до мажоре, - сказал мне Стас.
- Что?
- Ты икнул в до мажоре повторил он, - до-соль, квинта.
- Да? – удивился я и сник. И тут же дисгармонично икнул в ля бемоль миноре.
Чтобы отвлечься, я повернулся к Ладе и спросил:
- Что он там тебе шепчет?
- Стихи ответила она.
- Про любовь? - хмуро спросил я, проглотив очередной «Ик».
- Да, - восторженно прошептала она.
- Сам сочинил? – недоверчиво косясь на Сашу, не унимался я.
- Нет, какие-то Давид и Соломон… ты их не знаешь?
- Не знаю. Они, наверное, не из Сум.
RooLioz
No comments
Ответ: Проза
(продолжение притчи)
Конферансье, долго улыбаясь в микрофон, незаметным выворачиванием глаз влево, считывал свою речь со шпаргалки, но видно, не мог чего-то разобрать и, наконец, просто сказал:
- Здравствуйте! Рас-рас-рас…
Мне надоело икать. Я сосредоточился, прекратил мышление, вожделение и ёрзанье, и постепенно трансцедентализировался по отношению, к своему желудку, телу, залу, городу, стране планете, вселенной…
Зал замер в предвкушении первых аккордов. У музыкантов были одухотворённые лица. Они, как бы чего-то ждали.
Из глубины Нирваны мне были плохо видны маленькие фигурки на крошечной сцене, в каком-то городишке, затерявшемся в одной из бесчисленных Кали-юг, между ХХ и ХI столетиями от рождества одного из Аватаров Господа Вишну.
Мне захотелось присмотреться к ним поближе, и я вернулся в тело, и сразу же икнул.
Саксофонист подхватил ноту и превратил её в прекрасный пассаж. Барабанщик уловил ритм, басист, выдал серию виртуозных реверансов, и начался Джаз.
От восторга, что теперь меня будет неслышно, я так разъикался, что подскакивал, как вибратор. Жаль только совсем не в такт.
Это были сущие пустяки, но они начинали меня раздражать.
Не смотря на то, что в нашей стране, в эти годы, в моде был подчёркнуто равнодушный цинизм, я с удивлением ловил на себе сострадательные взгляды друзей. Но что было ещё более удивительным, так это то, что меня мучила мысль, будто бы я мешаю кому-то слушать концерт?!
До каких невероятных искажений действительности иногда можно довести себя при помощи вина и икотки! Мне тогда даже показалось, что и любовь, и дружба существуют…
Но вот, когда зал молчаливо замер в небольшой паузе между песнями, я так жутко икнул, что Саша евангелист не выдержал, встал с кресла и пересел в другую сторону зала.
Иллюзия добра разрушилась.
Многие в зале обернулись и подумали, что это он икал.
- Как осёл…- сказала блондинка с корнями волос, выкрашенными в рыжий
Я злорадствовал. Но теперь твёрдо решил, что задушу в себе этого взбесившегося монстра, который посмел глумиться над Истиной. Тихонько выскользнув из зала в мужской туалет, я замыслил известную тактику: дать врагу показать себя во всей красе, а затем, разглядев его, прищемить ему хвост.
(продолжение притчи)
Конферансье, долго улыбаясь в микрофон, незаметным выворачиванием глаз влево, считывал свою речь со шпаргалки, но видно, не мог чего-то разобрать и, наконец, просто сказал:
- Здравствуйте! Рас-рас-рас…
Мне надоело икать. Я сосредоточился, прекратил мышление, вожделение и ёрзанье, и постепенно трансцедентализировался по отношению, к своему желудку, телу, залу, городу, стране планете, вселенной…
Зал замер в предвкушении первых аккордов. У музыкантов были одухотворённые лица. Они, как бы чего-то ждали.
Из глубины Нирваны мне были плохо видны маленькие фигурки на крошечной сцене, в каком-то городишке, затерявшемся в одной из бесчисленных Кали-юг, между ХХ и ХI столетиями от рождества одного из Аватаров Господа Вишну.
Мне захотелось присмотреться к ним поближе, и я вернулся в тело, и сразу же икнул.
Саксофонист подхватил ноту и превратил её в прекрасный пассаж. Барабанщик уловил ритм, басист, выдал серию виртуозных реверансов, и начался Джаз.
От восторга, что теперь меня будет неслышно, я так разъикался, что подскакивал, как вибратор. Жаль только совсем не в такт.
Это были сущие пустяки, но они начинали меня раздражать.
Не смотря на то, что в нашей стране, в эти годы, в моде был подчёркнуто равнодушный цинизм, я с удивлением ловил на себе сострадательные взгляды друзей. Но что было ещё более удивительным, так это то, что меня мучила мысль, будто бы я мешаю кому-то слушать концерт?!
До каких невероятных искажений действительности иногда можно довести себя при помощи вина и икотки! Мне тогда даже показалось, что и любовь, и дружба существуют…
Но вот, когда зал молчаливо замер в небольшой паузе между песнями, я так жутко икнул, что Саша евангелист не выдержал, встал с кресла и пересел в другую сторону зала.
Иллюзия добра разрушилась.
Многие в зале обернулись и подумали, что это он икал.
- Как осёл…- сказала блондинка с корнями волос, выкрашенными в рыжий
Я злорадствовал. Но теперь твёрдо решил, что задушу в себе этого взбесившегося монстра, который посмел глумиться над Истиной. Тихонько выскользнув из зала в мужской туалет, я замыслил известную тактику: дать врагу показать себя во всей красе, а затем, разглядев его, прищемить ему хвост.
RooLioz
No comments
Ответ: Проза
В кабинке обложенной кафельной плиткой, я крепко упёрся руками в железный сливной бочёк, тупо разинул рот и позволили утробе изрыгать свои дикие стоны.
Через минуту меня трясло как эпилептика. Я едва успевал глотать воздух, как он тут же бросался назад с лихорадочным рёвом похожим на дикую животную страсть.
Наблюдатель во мне был спокоен. Он смотрел, откуда исходит толчок, и как только заметил его причину, сразу взял воображаемый нож и зарезал Гангтунгра. Потом я спустил воду с бочка и вышел из кабинки.
В туалете, с трясущейся сигаретой в зубах, стоял длинноволосый молодой человек. Он смотрел на меня с диким ужасом, как таракан на «Рейд».
Застегивая пуговицы на брюках, я не торопясь, подошёл к умывальнику, и вдруг заметил, что молодой человек исчез! Его недокуренная сигарета дымилась на грязном полу, а дверь так и осталась открытой.
Похоже, что он что-то слышал…
Не нарушая концентрации внимания, я напился воды из под крана и прислушался к внутренностям.
Потроха молчали.
Важной, удовлетворённой походкой я покинул сортир и, выйдя в фойе филармонии не торопясь, прошёл по паркетному полу.
В вестибюле висели картины. Это были работы некого сумского художника.
Одна из картин живописала крест с распятым на нём циферблатом часов в форме обвисшего блина. Я подумал, что идея содрана у Сальвадора Дали, но не имел ничего против.
Неожиданно ко мне подошёл мужчина, который всё это время ходил по залу взад-вперёд и как бы, между прочим, поинтересовался:
- Что вы об этом скажете?
Успокоенный тем, что икотка погибла у подножия белого унитаза, я напряг мыслительные способности и понял, что сказать мне нечего…
Однако я придумал фразу:
- Я думаю, что художник пси…- Ик…! – и застыл, изумляясь тому, что икотка вернулась.
- Псих? – переспросил мужчина.
На самом деле я хотел сказать – «психологически мыслящий человек», но теперь снова боялся открыть рот и потому молчал.
- Так кто псих? – повторил он.
- Шутка! – ответил я улыбаясь.
Мужчина скривился и ушёл. Я посмотрел ему вслед.
- Кто это был? – спросил я у бабушки в гардеробе.
- Это художник добродушно ответила она, - Шутка Виктор Павлович!
- Ик – Ик …- только и смог сказать я.
В кабинке обложенной кафельной плиткой, я крепко упёрся руками в железный сливной бочёк, тупо разинул рот и позволили утробе изрыгать свои дикие стоны.
Через минуту меня трясло как эпилептика. Я едва успевал глотать воздух, как он тут же бросался назад с лихорадочным рёвом похожим на дикую животную страсть.
Наблюдатель во мне был спокоен. Он смотрел, откуда исходит толчок, и как только заметил его причину, сразу взял воображаемый нож и зарезал Гангтунгра. Потом я спустил воду с бочка и вышел из кабинки.
В туалете, с трясущейся сигаретой в зубах, стоял длинноволосый молодой человек. Он смотрел на меня с диким ужасом, как таракан на «Рейд».
Застегивая пуговицы на брюках, я не торопясь, подошёл к умывальнику, и вдруг заметил, что молодой человек исчез! Его недокуренная сигарета дымилась на грязном полу, а дверь так и осталась открытой.
Похоже, что он что-то слышал…
Не нарушая концентрации внимания, я напился воды из под крана и прислушался к внутренностям.
Потроха молчали.
Важной, удовлетворённой походкой я покинул сортир и, выйдя в фойе филармонии не торопясь, прошёл по паркетному полу.
В вестибюле висели картины. Это были работы некого сумского художника.
Одна из картин живописала крест с распятым на нём циферблатом часов в форме обвисшего блина. Я подумал, что идея содрана у Сальвадора Дали, но не имел ничего против.
Неожиданно ко мне подошёл мужчина, который всё это время ходил по залу взад-вперёд и как бы, между прочим, поинтересовался:
- Что вы об этом скажете?
Успокоенный тем, что икотка погибла у подножия белого унитаза, я напряг мыслительные способности и понял, что сказать мне нечего…
Однако я придумал фразу:
- Я думаю, что художник пси…- Ик…! – и застыл, изумляясь тому, что икотка вернулась.
- Псих? – переспросил мужчина.
На самом деле я хотел сказать – «психологически мыслящий человек», но теперь снова боялся открыть рот и потому молчал.
- Так кто псих? – повторил он.
- Шутка! – ответил я улыбаясь.
Мужчина скривился и ушёл. Я посмотрел ему вслед.
- Кто это был? – спросил я у бабушки в гардеробе.
- Это художник добродушно ответила она, - Шутка Виктор Павлович!
- Ик – Ик …- только и смог сказать я.
Merime
New Member
Ответ: Проза
Впізнаю руку майстра. У мене це оповідання збереглось ще в оригіналі 2002 року.
Впізнаю руку майстра. У мене це оповідання збереглось ще в оригіналі 2002 року.
Код:
МЕЛОЧИ
После того, что мы сделали с любовью, дружбой, Советским Союзом и высокими устремлениями, всё остальное кажется мелочью, пустяками.
Однажды осенью мы шли на джазовый сейшн. Над крышами ползли тучи. Деревья стояли голыми. мёрзли и матерились. Мы тоже совсем продрогли ,но шли молча.
Мелочи нас не заботили. Бутылка дешёвого портвейна «Таврида», в какие-нибудь семь минут вернула нам молодость, пылкость разума и способность к самообману.
С тех пор, как искусство стало шоу-бизнесом, лучшие женщины уехали за границу, а мужчины увлеклись гомосексуализмом самообман – это единственное место, из которого мир выглядит чуточку иначе.
Но не всё так просто. Даже с точки зрения отпетого розово- очкарика, каким бы мы не придумали себе этот мир, как бы мы не возвышались над грудой жизненных мелочей какая-нибудь из них непременно нас достанет и бесцеремонно заявит о своей непреходящей важности.
Например, в тот вечер. После второй бутылки ещё более дешевого вина «Золотое Руно» / не пейте эту гадость / Я собирался вот-вот «познать истину», которая, как известно должна находиться в любом вине, но вместо истины, из глубины моего сакраментального существа, в мир безбашенных иллюзий, бесцеремонно вторгся громкий и самозабвенный «ИК»
С другой стороны, быть может, это и была Истина? Но Истина, так сказать в сокращённом варианте. Некая ипостась принявшая на себя великую жертву, воплотившись в ограниченной конвульсивно-звуковой форме, дабы быть доступнее простому народу с пустыми кошельками. И если это так, то «Ик», возможно содержит в себе всю полноту Истины сокрытой в самых дорогих «Кагорах»! Я допускаю даже такую, для некоторых, кощунственную мысль, что «Ик» это – Изначальный звуК!
Но вот способ его извлечения мне тогда совсем не понравился.
Это было перед самым началом концерта. Небо стало плеваться, хотя Ладе показалось, что оно плачет. Женщины всегда судят по себе.
У крыльца филармонии толпились озябшие люди.
О, если бы я заранее знал свою неисповедимую судьбу, я бы раскаялся на том же месте, где меня посетила мысль что человек хозяин своему телу. Моё сознание, проросшее мхом опьянения, горделиво раздулось и повелительно произнесло – СТОП!
И чудо произошло. Икотка удивлённо замерла и испуганно прижалась к шершавым стенкам желудка, не зная, куда ей бежать – в гортань или в кишечник.
В этот момент к нам приблизились наши знакомые. Лада поздоровалась со Стасом и Саше евангелистом /не потому, что он написал Евангелие, а потому, что вера такая/. Я же им только кивнул, но зато радостно приветствовал Веронику, наклонился и поцеловал её в щёчку.
Едва я коснулся губами её щеки, как из недр моего естества вырвался неожиданный «Ик».Он был звонок, как крик молодого петуха на рассвете весеннего дня, и вонзился ей в самое ухо, Несчастная девушка, отскочила как обожженная.
Я и сам испугался и сконфуженно загермитизировал рот.
Стас понимающе улыбнулся. Саша ничего не понял /Ладыно присутствие зафиксировало его точку сборки в позиции неорганического существа/. Моих оправданий Вероника не слышала. Признаться, я думаю, она потом долго ничего не слышала на левое ухо.
Впрочем, всё это мелочи.
Оставляя нелепые пустяки их собственной нелепой судьбе, мы обратили внимание на Главное. Оно же нас не заметило. Поэтому мы просто вошли в зал филармонии и сели в мягкие кресла с такими лицами, будто в этом был смысл.
Саша стал приставать к Ладе. Стас посоветовал мне затаить дыхание на пол часа, а Веронике заткнуть второе ухо для равномерности восприятия.
Музыканты вышли на сцену. Жиденькие аплодисменты редки ляпсусами посылались по залу, как пощёчины по щекам негодяев.
Под шумок я икнул пару раз.
- В до мажоре, - сказал мне Стас.
- Что?
- - Ты икнул в до мажоре повторил он, - до-соль, квинта.
- - Да? – удивился я и сник.
- И тут же дисгармонично икнул в ля бемоль миноре.
- Чтобы отвлечься, я повернулся к Ладе и спросил:
- - Что он там тебе шепчет?
- - Стихи ответила она.
- - Про любовь? - хмуро спросил я проглотив очередной «Ик».
- - Да, - восторженно прошептала она.
- - Сам сочинил? – недоверчиво косясь на Сашу, не унимался я.
- - Нет, какие-то Давид и Соломон… ты их не знаешь?
- - Не знаю. Они, наверное, не из Сум.
Конферансье, долго улыбаясь в микрофон, незаметным выворачиванием глаз влево, считывал свою речь со шпаргалки, но видно, не мог чего-то разобрать и, наконец, просто сказал:
- Здравствуйте! Рас-рас-рас…
Мне надоело икать. Я сосредоточился, прекратил мышление, вожделение и ёрзанье, и постепенно трансцедентализировался по отношению, к своему желудку, телу, залу, городу, стране планете, вселенной…
Зал замер в предвкушении первых аккордов. У музыкантов были одухотворённые лица. Они, как бы чего-то ждали.
Из глубины Нирваны мне были плохо видны маленькие фигурки на крошечной сцене, в каком-то городишке, затерявшемся в одной из бесчисленных Кали-юг, между ХХ и ХI столетиями от рождества одного из Аватаров Господа Вишну.
Мне захотелось присмотреться к ним поближе, и я вернулся в тело, и сразу же икнул.
Саксофонист подхватил ноту и превратил её в прекрасный пассаж. Барабанщик уловил ритм, басист, выдал серию слейпов на басу и начался Джаз.
От восторга, что теперь меня будет неслышно, я так разикался, что подскакивал, как вибратор. Жаль только совсем не в такт.
Это были сущие пустяки, но они начинали меня раздражать.
Не смотря на то, что в моде был подчёркнуто равнодушный цинизм, я с удивлением ловил на себе сострадательные взгляды друзей. Но что было ещё более удивительным, так это то, что меня мучила мысль, будто бы я мешаю кому-то слушать концерт?!
До каких невероятных искажений действительности иногда можно довести себя при помощи вина и икотки! Мне тогда даже показалось, что и любовь, и дружба существуют…
Но вот, когда зал молчаливо замер в небольшой паузе между песнями, я так жутко икнул, что Саша евангелист не выдержал, встал с кресла и пересел в другую сторону зала.
Иллюзия добра разрушилась.
Многие в зале обернулись и подумали, что это он икал.
- Как осёл…- сказала блондинка с корнями волос, выкрашенными в рыжий цвет.
Я злорадствовал. Но теперь твёрдо решил, что задушу в себе этого взбесившегося монстра, который посмел глумиться над Истиной. Тихонько выскользнув из зала в мужской туалет, я замыслил известную тактику: дать врагу показать себя во всей красе, а затем, разглядев его, прищемить ему хвост.
В кабинке обложенной кафельной плиткой, я крепко упёрся руками в железный сливной бочёк, тупо разинул рот и позволили утробе изрыгать свои дикие стоны.
Через минуту меня трясло как эпилептика. Я едва успевал глотать воздух, как он тут же бросался назад с лихорадочным рёвом похожим на дикую животную страсть.
Наблюдатель во мне был спокоен. Он смотрел, откуда исходит толчок, и как только заметил его причину, сразу взял воображаемый нож и зарезал Гангтунгра. Потом я спустил воду с бочка и вышел из кабинки.
В туалете, с трясущейся сигаретой в зубах, стоял длинноволосый молодой человек. Он смотрел на меня с диким ужасом, как таракан на «Рейд».
Застегивая пуговицы на брюках, я не торопясь, подошёл к умывальнику, и вдруг заметил, что молодой человек исчез! Его недокуренная сигарета дымилась на грязном полу, а дверь так и осталась открытой.
Похоже, что он что-то слышал…
Не нарушая концентрации внимания, я напился воды из под крана и прислушался к внутренностям. Потроха молчали
Важной, удовлетворённой походкой я покинул сортир и, выйдя в фойе филармонии не торопясь, прошёл по паркетному полу.
В вестибюле висели картины. Это были работы некого сумского художника.
Одна из картин живописала крест с распятым на нём циферблатом часов в форме обвисшего блина. Я подумал, что идея содрана у Сальвадора Дали, но не имел ничего против.
Неожиданно ко мне подошёл мужчина, который всё это время ходил по залу взад-вперёд и как бы, между прочим, поинтересовался:
- Что вы об этом скажете?
Успокоенный тем, что икотка погибла у подножия белого унитаза ,я напряг мыслительные способности и понял, что сказать мне нечего..
Однако я придумал фразу:
- .Я думаю, что художник пси…- Ик…! – и застыл, изумляясь тому, что икотка вернулась.
- Псих? – переспросил мужчина.
На самом деле я хотел сказать – «психологически мыслящий человек», но теперь снова боялся открыть рот и потому молчал.
- Так кто псих? – повторил он.
- Шутка! – ответил я улыбаясь.
Мужчина скривился и ушёл. Я посмотрел ему вслед.
- Кто это был? – спросил я у бабушки в гардеробе.
- Это художник добродушно ответила она, - Шутка Виктор Павлович!
- Ик – Ик …- только и смог сказать я.
После этого ещё четыре часа я боролся с икоткой всеми возможными способами. А когда вдруг перестал икать, три часа лежал молча и боялся шелохнуться.
С тех пор отношусь к мелочам с подозрением.
Сумы.
Осень 2002.
Останнє редагування:
)