You must be registered for see links
Валерий Панюшкин
Я завидую ленинградцам Медведеву и Путину. И поднимается же у них рука — уничтожать еду
Вчера, 08:02 3400 14
Материал Сноб.ru
Я бы понял, если бы приказ уничтожать продукты издал Горбачев. Он из Ставрополя, там у них житница. Я бы понял, если бы такой указ издал Ельцин. Он был с Урала: там люди ищут клады, а не лелеют священную память о великом голоде. Но для ленинградцев (всех, кого я знаю) еда — это своего рода невроз. И я ума не приложу, как Путин и Медведев ухитрились излечиться от этого невроза.
Моя бабушка аккуратно сметала со стола хлебные крошки, чтоб не выкинуть, а съесть. И вместе с тем всегда готовила еду в раблезианских количествах. Четыре супа каждый обед. Три вторых. Недоеденные продукты загромождали холодильник, портились, а бабушка не находила сил выбросить скисшее и стухшее. И каждый день готовила новое. Горами. Тазами. Словно бы всю жизнь отыгрываясь за проклятые девятьсот дней.
Бабушка была завлабом в медицинском институте. Дедушка был начальником окружного военного госпиталя. У них был доступ к спецраспределителям: индийский чай "со слоном", финский сыр "Виола" (гастрономическое чудо по тем временам), венгерская формованная ветчина. У деда было десятеро братьев в Карелии. Все рыбаки. Они везли и слали почтой копченого сига, осетров, икру пальи в трехлитровых банках. Кладовые в доме ломились от съестных припасов. И еще у бабушки был знакомый мясник. Она принципиально и строго не брала никаких подарков, которые обычно суют пациенты врачам, но дружбой с мясником гордилась. Считала крайней удачей то, что лечит сынишку мясника от астмы и за это мясник припасает ей свиную шею и говяжью вырезку. Это редчайшее по советским временам мясо бабушка приносила домой и сладострастно перемалывала в фарш, чтобы лепить пельмени — тысячами. Морозилка ломилась от пельменей.
Никто не мог съесть все эти напасенные бабушкой и дедом продукты, даже многочисленные гости, бывавшие в доме каждый день. Продукты портились. Но бабушка не могла выкинуть испортившееся. Месяцами. И из черствого хлеба непременно сушила сухари знаменитыми ленинградскими кубиками. Наволочки, набитые сухарями, лежали в платяном шкафу. И каждую весну бабушка собирала крапиву и сныть, пекла из них пироги и варила зеленые щи.
Это было безумие, алиментарное помешательство, но бабушка так и прожила с этим безумием до конца своих дней.
Мама моя страдала алиментарным помешательством, конечно, в меньшей степени, но сухари тем не менее сушила. И еды всегда готовила втрое больше, чем возможно было съесть.
И я всегда готовлю как будто бы на роту солдат. Когда еда портится и приходится выкидывать ее, испытываю острое чувство стыда. И вот прямо сейчас, когда я пишу эти строки, в холодильнике у меня уже второй месяц стоит полбанки прокисшей сметаны, а я не решаюсь выбросить.
Потому что я ленинградец. У меня — наследственный алиментарный невроз. Память о великом голоде я несу всю жизнь, как мешок еды за спиной. Довольно тяжелый.
И я завидую ленинградцам Медведеву и Путину. Каким-то чудом они освободились от присущего всем рожденным на болотах Невы локального невроза.
И поднимается же у них рука — уничтожать еду.