Loner
Well-Known Member
Но самую серьезную угрозу для сил оппозиции представляет наступательные действия сил режима в районе Алеппо. Одним из вредных последствий закрытия коридора Азаз является то, что это играет на руку террористической организации Джабхат ан-Нусра, которая является отделением «Аль-Каиды», поскольку поставляемое из Турции оружие придется направлять через Идлиб, где джихадистское движение довольно мощное. Идлиб вполне может стать для режима следующей целью. В результате убедительного на сегодняшний день разгрома повстанческих сил в районе Алеппо тысячи бойцов, разочарованных из-за своей явной ненужности, устремятся в ряды ан-Нусры или ИГИЛ.
Кроме того, окружение города Алеппо приведет к гуманитарной катастрофе такого масштаба, что она затмит ужасную участь осажденных городов Мадайя и других пострадавших районов, которые привлекли (ненадолго) внимание мировой общественности. Десятки тысяч жителей Алеппо уже спасаются бегством, направляясь в турецкий город Килис, находящийся по ту сторону границы от Азаза. Если кто-то еще сомневается, гуманитарный кризис — это тщательно спланированная стратегия режима Асада и России, состоящая в том, чтобы освободить важные территории от сомнительных и создающих проблемы жителей — и при этом парализовать повстанцев, соседние страны, западные государства и ООН.
С самого начала Асад осуществлял стратегию, направленную на эскалацию и децентрализацию, и она, к сожалению, давала свои результаты. Сирийцы уже видят разницу между протестом мирового сообщества в ответ на блокаду города Кобани в 2014 году и безразличием мировой общественности к сегодняшней трагедии.
Ситуация осложнится еще больше, если в результате наступления армии Асада «Демократические силы Сирии» (SDF) — в которых преобладают курды и которые пользуются особыми расположением США — захватят территорию, контролируемую в настоящее время Свободной сирийской армией и исламистскими вооруженными формированиями, расположенную между турецкой границей и новой линией фронта к северу от шиитских городов Нубл и Захра. Это приведет к противостоянию между SDF и ИГИЛ на двух фронтах: с запада — если курды из округа Африн захватят Тал-Рифаат, Азаз и окружающие их территории, и с востока — где Отряды народной самообороны (YPG) тешат себя мыслью о переходе через реку Евфрат. Разгром ИГ в этом районе позволит закрыть границу с Турцией, что соответствует одной из важных целей США.
Возможность дальнейшего продвижения курдов уже вызывает беспокойство Турции. Летом именно в этом регионе Турция надеялась создать безопасную зону. Она наставала на том, чтобы Джабхат ан-Нусра вывела оттуда свои силы, и в качестве своих представителей назначила своих союзников из Сирии — в том числе известную исламистскую организацию Ахрар-аш-Шаам. Оставаясь верной себе, администрация президента Барака Обамы, известная своей склонностью преднамеренно затягивать решение вопросов, оставила предложение Турции в подвешенном состоянии до тех пор, когда осуществить его уже было нельзя. Теперь Турция стоит перед мучительным выбором: ничего не делать и наблюдать, как у ее границ сгущаются тучи, или же предпринять прямую интервенцию в Сирии, что неизбежно приведет к обострению собственной курдской проблемы и столкнет Анкару с ИГИЛ и с целым рядом союзников Асада — в том числе и с Россией.
Турция и Саудовская Аравия — основные страны, поддерживающие повстанцев — сейчас лишены выбора. И баланс сил не изменить никаким количеством оружия. Задействование зенитного оружия когда-то служило эффективным ответом на действия ВВС Асада, но сейчас ни одна из стран (если предположить, что США в принципе спокойно относится к действиям России) — не желает открыто накалять отношения с президентом Владимиром Путиным.
Как это ни странно, но эти значительные изменения в развитии ситуации на театре военных действий происходят именно тогда, когда спецпредставитель ООН по Сирии Стаффан де Мистура (Staffan de Mistura) в очередной раз стремится найти дипломатическое решение проблемы в Женеве. Но развитие событий в зоне конфликта грозит расстроить все мирные планы этого энергичного дипломата. Справедливо или нет, но репутация де Миструры страдает от того, что ООН дискредитировала себя в глазах многих сирийцев из-за запутанных связей между ее отделением по оказанию гуманитарной помощи в Дамаске и режимом. Несмотря на резолюции ООН, международная помощь по-прежнему не доходит до тех, кто в ней больше всего нуждается. Гуманитарная помощь, по сути, стала еще одним средством ведения войны в руках Асада. Ни Керри, ни де Мистура не готовы оказывать серьезное давление на Россию и Асада из страха поставить под угрозу женевские переговоры, изначально обреченные на провал.
Подход по принципу «сверху-вниз», выбранный де Мистурой, и, казалось бы, не зависящий от этой противоречивой ситуации, на этот раз зависит от явного сближения позиций США и России. В основе этих «маневров» лежит вечная надежда Вашингтона на то, что разочарование России в Асаде каким-то образом трансформируется в готовность избавиться от него. Правда, вопрос о том, нравится ли Путину его сирийский коллега, никогда не имел особого значения. У российского президента, безусловно, есть в отношении Асада некоторые сомнения, но, судя по поведению его собственных войск в Чечне, а теперь и в Сирии, эти сомнения касаются результатов деятельности — а не гуманитарных принципов или легитимности Асада. На данный момент Москва понимает, что без Асада в Дамаске не будет режима, который смог бы признать ее интервенцию законной.
Еще с 2011 года Соединенные Штаты, пытаясь избежать трудного выбора по сирийскому вопросу, прикрывались надеждой на то, что Россия изменит свою позицию, и закрывали глаза на бесчинства России. Когда же начался стремительный натиск России, представители властей США — такие как заместитель госсекретаря США Тони Блинкен (Tony Blinken) — в попытке оправдать пассивность Вашингтона, начали предсказывать «трясину». Как-никак, если российская интервенция была обречена на провал, США не были обязаны действовать.
Однако Россия смогла не только повысить темпы своих военных операций, но и оправдать растущие расходы. И в отличие от некоторых аналитиков, которые приветствовали российскую интервенцию, как наилучшую возможность положить конец экспансии ИГИЛ, Вашингтону слишком хорошо известно, что результатом российской военной кампании станет укрепление этой джихадистской организации в ближайшее время. Это та цена, которую Вашингтон, видимо, готов платить ради того, чтобы поддержать женевский переговорный процесс.
Однако несостоятельность политики США на этом не заканчивается. Соединенные Штаты уже согласились с ключевыми вопросами, касающимися будущего Асада — эти уступки Россия и режим Асада сразу же приняли, не дав ничего взамен. На стадии подготовки и в первые дни женевских переговоров стало ясно, что США оказывают гораздо больше давления на оппозицию, чем на Россию, не говоря уже об Асаде. По мере того, как Россия осуществляет политическую и военную эскалацию, администрация Обамы цинично предпринимает шаги по де-эскалации ситуации и призывает своих союзников последовать ее примеру. Это ведет к ослаблению повстанческих организаций, зависящих от систем обеспечения, надзор за которыми осуществляет Вашингтон: на юге США потребовали сократить объемы поставок оружия силам Южного фронта, а на севере турецкий оперативный пункт, по имеющимся сведениям, бездействует.
В результате этого в рядах повстанцев все больше распространяется вполне понятное чувство, что их предали, а те из них, кто дружески настроен по отношению к США, все чаще теряют свою репутацию среди представителей оппозиции. По иронии судьбы это может привести к дроблению и расколу сил оппозиции — после того, как несколько лет западные страны жаловались на разногласия между этими же группировками.
Понятно, что США рассчитывают на политический процесс и призывают сирийскую оппозицию включиться в диалог на принципах доброжелательности. Но делать это и в то же время бросать силы оппозиции на произвол судьбы, оставляя их без защиты от совместных наступательных действий сил Асада, Ирана и России, и не разрабатывать сценариев на случай непредвиденных ситуаций — попросту нечестно. Видимо, Вашингтон забывает простую истину о том, что дипломатические усилия — равно как и неудачи — имеют свою цену, и, вероятно, эту цену придется платить силам оппозиции, к которым США особого уважения не испытывают или совсем безразличны, и которые достанутся в наследство преемнику Обамы.
Возникли предпосылки для чреватого серьезными последствиями срыва женевских переговоров — отложенных пока до февраля — а также для того, что год этот будет для Сирии мучительным и кровавым. Все игроки понимают, что Обама, который выступал против каких-либо серьезных действий в этой стране, вряд ли сейчас изменит политический курс. Возможно, все они также допускают, (наверное, вполне справедливо), что его интересует скорее наличие самого процесса, нежели необходимость тратить на него политический капитал. В итоге все стороны, поставившие на карту будущее Сирии, с нетерпением ждут наступления 2017 года, пытаясь определиться в отношении нового хозяина Белого дома. А это наверняка означает балансирование на грани катастрофы, эскалацию и дельнейшие страдания. 2016 год складывается как год, в котором Асад добьется значительных политических достижений и военных побед.
Кроме того, окружение города Алеппо приведет к гуманитарной катастрофе такого масштаба, что она затмит ужасную участь осажденных городов Мадайя и других пострадавших районов, которые привлекли (ненадолго) внимание мировой общественности. Десятки тысяч жителей Алеппо уже спасаются бегством, направляясь в турецкий город Килис, находящийся по ту сторону границы от Азаза. Если кто-то еще сомневается, гуманитарный кризис — это тщательно спланированная стратегия режима Асада и России, состоящая в том, чтобы освободить важные территории от сомнительных и создающих проблемы жителей — и при этом парализовать повстанцев, соседние страны, западные государства и ООН.
С самого начала Асад осуществлял стратегию, направленную на эскалацию и децентрализацию, и она, к сожалению, давала свои результаты. Сирийцы уже видят разницу между протестом мирового сообщества в ответ на блокаду города Кобани в 2014 году и безразличием мировой общественности к сегодняшней трагедии.
Ситуация осложнится еще больше, если в результате наступления армии Асада «Демократические силы Сирии» (SDF) — в которых преобладают курды и которые пользуются особыми расположением США — захватят территорию, контролируемую в настоящее время Свободной сирийской армией и исламистскими вооруженными формированиями, расположенную между турецкой границей и новой линией фронта к северу от шиитских городов Нубл и Захра. Это приведет к противостоянию между SDF и ИГИЛ на двух фронтах: с запада — если курды из округа Африн захватят Тал-Рифаат, Азаз и окружающие их территории, и с востока — где Отряды народной самообороны (YPG) тешат себя мыслью о переходе через реку Евфрат. Разгром ИГ в этом районе позволит закрыть границу с Турцией, что соответствует одной из важных целей США.
Возможность дальнейшего продвижения курдов уже вызывает беспокойство Турции. Летом именно в этом регионе Турция надеялась создать безопасную зону. Она наставала на том, чтобы Джабхат ан-Нусра вывела оттуда свои силы, и в качестве своих представителей назначила своих союзников из Сирии — в том числе известную исламистскую организацию Ахрар-аш-Шаам. Оставаясь верной себе, администрация президента Барака Обамы, известная своей склонностью преднамеренно затягивать решение вопросов, оставила предложение Турции в подвешенном состоянии до тех пор, когда осуществить его уже было нельзя. Теперь Турция стоит перед мучительным выбором: ничего не делать и наблюдать, как у ее границ сгущаются тучи, или же предпринять прямую интервенцию в Сирии, что неизбежно приведет к обострению собственной курдской проблемы и столкнет Анкару с ИГИЛ и с целым рядом союзников Асада — в том числе и с Россией.
Турция и Саудовская Аравия — основные страны, поддерживающие повстанцев — сейчас лишены выбора. И баланс сил не изменить никаким количеством оружия. Задействование зенитного оружия когда-то служило эффективным ответом на действия ВВС Асада, но сейчас ни одна из стран (если предположить, что США в принципе спокойно относится к действиям России) — не желает открыто накалять отношения с президентом Владимиром Путиным.
Как это ни странно, но эти значительные изменения в развитии ситуации на театре военных действий происходят именно тогда, когда спецпредставитель ООН по Сирии Стаффан де Мистура (Staffan de Mistura) в очередной раз стремится найти дипломатическое решение проблемы в Женеве. Но развитие событий в зоне конфликта грозит расстроить все мирные планы этого энергичного дипломата. Справедливо или нет, но репутация де Миструры страдает от того, что ООН дискредитировала себя в глазах многих сирийцев из-за запутанных связей между ее отделением по оказанию гуманитарной помощи в Дамаске и режимом. Несмотря на резолюции ООН, международная помощь по-прежнему не доходит до тех, кто в ней больше всего нуждается. Гуманитарная помощь, по сути, стала еще одним средством ведения войны в руках Асада. Ни Керри, ни де Мистура не готовы оказывать серьезное давление на Россию и Асада из страха поставить под угрозу женевские переговоры, изначально обреченные на провал.
Подход по принципу «сверху-вниз», выбранный де Мистурой, и, казалось бы, не зависящий от этой противоречивой ситуации, на этот раз зависит от явного сближения позиций США и России. В основе этих «маневров» лежит вечная надежда Вашингтона на то, что разочарование России в Асаде каким-то образом трансформируется в готовность избавиться от него. Правда, вопрос о том, нравится ли Путину его сирийский коллега, никогда не имел особого значения. У российского президента, безусловно, есть в отношении Асада некоторые сомнения, но, судя по поведению его собственных войск в Чечне, а теперь и в Сирии, эти сомнения касаются результатов деятельности — а не гуманитарных принципов или легитимности Асада. На данный момент Москва понимает, что без Асада в Дамаске не будет режима, который смог бы признать ее интервенцию законной.
Еще с 2011 года Соединенные Штаты, пытаясь избежать трудного выбора по сирийскому вопросу, прикрывались надеждой на то, что Россия изменит свою позицию, и закрывали глаза на бесчинства России. Когда же начался стремительный натиск России, представители властей США — такие как заместитель госсекретаря США Тони Блинкен (Tony Blinken) — в попытке оправдать пассивность Вашингтона, начали предсказывать «трясину». Как-никак, если российская интервенция была обречена на провал, США не были обязаны действовать.
Однако Россия смогла не только повысить темпы своих военных операций, но и оправдать растущие расходы. И в отличие от некоторых аналитиков, которые приветствовали российскую интервенцию, как наилучшую возможность положить конец экспансии ИГИЛ, Вашингтону слишком хорошо известно, что результатом российской военной кампании станет укрепление этой джихадистской организации в ближайшее время. Это та цена, которую Вашингтон, видимо, готов платить ради того, чтобы поддержать женевский переговорный процесс.
Однако несостоятельность политики США на этом не заканчивается. Соединенные Штаты уже согласились с ключевыми вопросами, касающимися будущего Асада — эти уступки Россия и режим Асада сразу же приняли, не дав ничего взамен. На стадии подготовки и в первые дни женевских переговоров стало ясно, что США оказывают гораздо больше давления на оппозицию, чем на Россию, не говоря уже об Асаде. По мере того, как Россия осуществляет политическую и военную эскалацию, администрация Обамы цинично предпринимает шаги по де-эскалации ситуации и призывает своих союзников последовать ее примеру. Это ведет к ослаблению повстанческих организаций, зависящих от систем обеспечения, надзор за которыми осуществляет Вашингтон: на юге США потребовали сократить объемы поставок оружия силам Южного фронта, а на севере турецкий оперативный пункт, по имеющимся сведениям, бездействует.
В результате этого в рядах повстанцев все больше распространяется вполне понятное чувство, что их предали, а те из них, кто дружески настроен по отношению к США, все чаще теряют свою репутацию среди представителей оппозиции. По иронии судьбы это может привести к дроблению и расколу сил оппозиции — после того, как несколько лет западные страны жаловались на разногласия между этими же группировками.
Понятно, что США рассчитывают на политический процесс и призывают сирийскую оппозицию включиться в диалог на принципах доброжелательности. Но делать это и в то же время бросать силы оппозиции на произвол судьбы, оставляя их без защиты от совместных наступательных действий сил Асада, Ирана и России, и не разрабатывать сценариев на случай непредвиденных ситуаций — попросту нечестно. Видимо, Вашингтон забывает простую истину о том, что дипломатические усилия — равно как и неудачи — имеют свою цену, и, вероятно, эту цену придется платить силам оппозиции, к которым США особого уважения не испытывают или совсем безразличны, и которые достанутся в наследство преемнику Обамы.
Возникли предпосылки для чреватого серьезными последствиями срыва женевских переговоров — отложенных пока до февраля — а также для того, что год этот будет для Сирии мучительным и кровавым. Все игроки понимают, что Обама, который выступал против каких-либо серьезных действий в этой стране, вряд ли сейчас изменит политический курс. Возможно, все они также допускают, (наверное, вполне справедливо), что его интересует скорее наличие самого процесса, нежели необходимость тратить на него политический капитал. В итоге все стороны, поставившие на карту будущее Сирии, с нетерпением ждут наступления 2017 года, пытаясь определиться в отношении нового хозяина Белого дома. А это наверняка означает балансирование на грани катастрофы, эскалацию и дельнейшие страдания. 2016 год складывается как год, в котором Асад добьется значительных политических достижений и военных побед.