Whisper
Well-Known Member
Донбасс – странный край, населенный несчастными людьми, которые не умеют улыбаться.
У меня сложные отношения с малой родиной.
I never thought about love when I thought about home.
Донбасс – странный край, населенный несчастными людьми, которые не умеют улыбаться. Людьми, которые не умеют работать, но умеют уставать. Не умеют зарабатывать, могут только выбивать или клянчить. Пассивно-агрессивная биомасса, которая колышется и пузырится в полудреме и видит сны о мифическом геройском прошлом.
Мы все на них злимся. За Януковича, за совковость, за бандитское нутро, которое только слегка подернулось эфемерной пленкой цивилизованности. Но есть одно Но. НЕОН, как сказал бы Миша Крыса с Текстиля.
Проблема в том, что избавиться от Донбасса никак нельзя, как бы далеко ты не уехал. Он оседает каменноугольной пылью на легких, это какая-то почти химическая зависимость, у которой есть такая странная побочка, как у любого расширителя сознания. Ты как бы понимаешь и видишь то, что не доступно всем остальным. И я знаю кое-что про Донбасс, чего, возможно не знаете вы. Вот черный цвет на Донецком флаге, над которым вы так весело смеялись, это не уголь, это отчаянье. Экзистенциальный край. Глубокие пласты боли на этом флаге. Люди везли с собой на Донбасс столько горя, чтобы зарыть его в землю. Все эти стахановские подвиги, они не о том, что люди доставали что-то из-под земли, они о том, как люди пытались избыть свое отчаянье, свой страх и свое унижение.
У каждой донбасской семьи есть такая история. История о том, что прадед был священником, и бежал сюда, чтобы спрятаться; история о том, как прабабка, единственная выжившая из раскулаченной семьи приехала доказывать советскому народу, что не зря ее оставили в живых; история о том, что вся семья бежала из Крыма в Донбасс, потому что они греки, и в Крыму за это убивали; истории о том, как бежали от голода, от НКВД, ехали в Донбасс, чтоб не отослали в Сибирь, и таких бессчётное множество осело здесь – эти люди как пыль. Но вы знать не знаете, что они пережили, и какой страх передали своим потомкам.
Мне не хотелось бы, чтобы мы сейчас начинали меряться страданием (в нашей стране это может длиться десятилетиями), мне хотелось бы увидеть хотя бы минимум солидарности тех украинцев, которые уже стали свободными с теми, кто только подходит к осознанию собственного достоинства и собственного права на выбор.
Нет никакого гордого трудового Донбасса. Есть край людей, живущих в тотальной депрессии, которая куполом накрывает их вот уже почти столетие. И на самом деле, когда вам говорят: «Мы хотим, чтобы Украина услышала Донбасс» это не значит: «Мы хотим, чтоб вы вернули Януковича», это значит: «Пожалейте нас. Признайте нас. Мы же ваши».
Нам всем, всей стране так долго было так плохо, что нет ничего удивительного в том, что люди не слышат чужой боли. Но вот сейчас мы все будто бы научились слышать друг друга и, наконец, поняли, что никому в этом мире мы больше не нужны, что никто нам не поможет, не прилетят орлы Гэндальфа в голубых истребителях, зато орки Саурона уже здесь, среди нас. И они жаждут крови. Теперь вы можете повернуться в ту сторону, и увидеть, наконец, что Донбасс – это не только сотня ряженных с триколором, которые срут в кабинетах ОДА, что вот это все – это вообще не Донбасс. Донбасс – это пустеющие год от года равнины, от которых все так долго отворачивались, что теперь совершенно не представляют себе – кем населены эти территории. Что за странные существа окопались там, в норах? Чего они хотят? Кем считают себя? Почему?
Донбасс – это Украина? Без сомнений. Только мы, только наша культура могла породить такое странное неопределенное и депрессивное кодло. Растерянное и несчастное, но наше.
Я устала рассказывать о том, что во всем Донбассе украиноязычное село. Мне надоело повторять, что на Донбассе много лет вытравливалось все национальное, кроме русского. Не только украинское – греческое, татарское, еврейское, любое. Как странно, что при этом там сохранилось хоть какое-то самосознание, и большинство, все же считает себя украинцами, и совершенно не хочет в Россию.
Мне кажется, сейчас настал тот самый момент, когда решается судьба этого края, и решается она, увы, не на Донбассе. Решается она в той самой «большой» Украине, и все зависит только от того, считаете ли вы нас братьями и придете ли вы нам на помощь. Хотя бы раз. Сейчас.
У меня сложные отношения с малой родиной.
I never thought about love when I thought about home.
You must be registered for see images
Донбасс – странный край, населенный несчастными людьми, которые не умеют улыбаться. Людьми, которые не умеют работать, но умеют уставать. Не умеют зарабатывать, могут только выбивать или клянчить. Пассивно-агрессивная биомасса, которая колышется и пузырится в полудреме и видит сны о мифическом геройском прошлом.
Мы все на них злимся. За Януковича, за совковость, за бандитское нутро, которое только слегка подернулось эфемерной пленкой цивилизованности. Но есть одно Но. НЕОН, как сказал бы Миша Крыса с Текстиля.
Проблема в том, что избавиться от Донбасса никак нельзя, как бы далеко ты не уехал. Он оседает каменноугольной пылью на легких, это какая-то почти химическая зависимость, у которой есть такая странная побочка, как у любого расширителя сознания. Ты как бы понимаешь и видишь то, что не доступно всем остальным. И я знаю кое-что про Донбасс, чего, возможно не знаете вы. Вот черный цвет на Донецком флаге, над которым вы так весело смеялись, это не уголь, это отчаянье. Экзистенциальный край. Глубокие пласты боли на этом флаге. Люди везли с собой на Донбасс столько горя, чтобы зарыть его в землю. Все эти стахановские подвиги, они не о том, что люди доставали что-то из-под земли, они о том, как люди пытались избыть свое отчаянье, свой страх и свое унижение.
У каждой донбасской семьи есть такая история. История о том, что прадед был священником, и бежал сюда, чтобы спрятаться; история о том, как прабабка, единственная выжившая из раскулаченной семьи приехала доказывать советскому народу, что не зря ее оставили в живых; история о том, что вся семья бежала из Крыма в Донбасс, потому что они греки, и в Крыму за это убивали; истории о том, как бежали от голода, от НКВД, ехали в Донбасс, чтоб не отослали в Сибирь, и таких бессчётное множество осело здесь – эти люди как пыль. Но вы знать не знаете, что они пережили, и какой страх передали своим потомкам.
Мне не хотелось бы, чтобы мы сейчас начинали меряться страданием (в нашей стране это может длиться десятилетиями), мне хотелось бы увидеть хотя бы минимум солидарности тех украинцев, которые уже стали свободными с теми, кто только подходит к осознанию собственного достоинства и собственного права на выбор.
Нет никакого гордого трудового Донбасса. Есть край людей, живущих в тотальной депрессии, которая куполом накрывает их вот уже почти столетие. И на самом деле, когда вам говорят: «Мы хотим, чтобы Украина услышала Донбасс» это не значит: «Мы хотим, чтоб вы вернули Януковича», это значит: «Пожалейте нас. Признайте нас. Мы же ваши».
Нам всем, всей стране так долго было так плохо, что нет ничего удивительного в том, что люди не слышат чужой боли. Но вот сейчас мы все будто бы научились слышать друг друга и, наконец, поняли, что никому в этом мире мы больше не нужны, что никто нам не поможет, не прилетят орлы Гэндальфа в голубых истребителях, зато орки Саурона уже здесь, среди нас. И они жаждут крови. Теперь вы можете повернуться в ту сторону, и увидеть, наконец, что Донбасс – это не только сотня ряженных с триколором, которые срут в кабинетах ОДА, что вот это все – это вообще не Донбасс. Донбасс – это пустеющие год от года равнины, от которых все так долго отворачивались, что теперь совершенно не представляют себе – кем населены эти территории. Что за странные существа окопались там, в норах? Чего они хотят? Кем считают себя? Почему?
Донбасс – это Украина? Без сомнений. Только мы, только наша культура могла породить такое странное неопределенное и депрессивное кодло. Растерянное и несчастное, но наше.
Я устала рассказывать о том, что во всем Донбассе украиноязычное село. Мне надоело повторять, что на Донбассе много лет вытравливалось все национальное, кроме русского. Не только украинское – греческое, татарское, еврейское, любое. Как странно, что при этом там сохранилось хоть какое-то самосознание, и большинство, все же считает себя украинцами, и совершенно не хочет в Россию.
Мне кажется, сейчас настал тот самый момент, когда решается судьба этого края, и решается она, увы, не на Донбассе. Решается она в той самой «большой» Украине, и все зависит только от того, считаете ли вы нас братьями и придете ли вы нам на помощь. Хотя бы раз. Сейчас.
You must be registered for see links
