ВОСПОМИНАНИЯ МИХАИЛА МИРУСА.
Родился в 1929 г., житель г. Черткова Тернопольской области.
«Услышав, что немцы, вступив в город, открыли тюрьму, я, как и другие жители Черткова, отправился туда. Увиденное запечатлелось в память страшной картиной на всю жизнь. Вдоль стен простирались аккуратно вскопанные газоны клумбы со свежепосаженными цветами.
На просторном дворе было пусто. Мужчина и женщина, оба мертвые, были прислонены к стене и подперты кольями, чтобы не упали. У него детородный орган перетянут колючей проволокой, у нее также пучок проволоки в половом органе.
На весь объем первого (помещения — В. Г.) была выкопана яма, заваленная трупами. Сверху их присыпали тонким слоем земли, видно, что работу не успели закончить. Сверху лежали еще двое, наверное, исполнители той работы. Там были и лопаты.
Лицо мужчины было как будто сожжено или ошпарено, аж почернело. Посередине находился металлический бак, от которого отходили трубы толщиной как рука или толще. По тем трубам поступал пар и выедал плоть. Под глазами, задушенных паром — мешочки. Ушей не было, совсем поотпадали, и носы тоже».
ВОСПОМИНАНИЯ ЮЛИАНА ПАВЛИВА
Родился в с. Нараев Бережанского района Тернопольской области, 1930 г.
"Весной 1941 года в селе Нараев, как и в других местностях, были массово арестованы представители местной интеллигенции, среди них и моя тетя Иванна, сельская учительница. В июне 1941 года из 19 арестованных из нашего села получили приговоры четверо, из них 3 — к казни. Удерживали узников в Бережанах.
С началом войны село ждало возвращения политзаключенных. Вместо этого пошли слухи о страшных истязаниях в тюрьмах. В первых числах июля семьи отправились в Бережанскую тюрьму на поиски близких. Для безопасности женщины взяли и нас, подростков 10-12 лет. Там мы застали горы изувеченных трупов в подвалах.
Залитые кровью камеры и коридоры. Кровавая тропа вела во двор. Там уже лежали рядами вынесенные тела, с обрезанными ушами, носами, почерневшими лицами. Из-за июльской жары стоял страшный смрад. Звучали плач, крики отчаяния, проклятия.
Тетю Иванну мы нашли на берегу реки Золотая Липа, около замка, который НКВД использовал как пыточную. Рядом были еще двое мужчин, кто-то уже прикрыл одеялом их голые изувеченные тела. Все тело тети от ног до плеч было покрыто глубокими царапинами. Лицо черное. Вынули изо рта тряпку — язык вырван.
Выше запястья — сквозные раны от ножа, живот разрезан от низа груди, в половой орган забита бутылка. Еще двое девушек из Нараева были замордованы подобным образом. Другие тела имели не менее страшные следы издевательств: выбитые глаза, отрезанные половые органы, обрубленные пальцы, размозженные головы.
Местные жители рассказали, что в течение недели вокруг тюрьмы ревели двигатели тракторов, которые не могли полностью заглушить крики истязаемых. Разыскивали своих родных в основном по одежде. Долго вылавливали тела и из реки Золотая Липа, куда их сбросили энкаведисты. Несколько километров плыли они в кровавой воде до плотины в селе Саранчуки, где страшные изувеченные трупы вылавливали и хоронили крестьяне. Неопознанных хоронили в общих могилах. Многие замученные похоронены в других окружающих селах.
Нараевцы нашли и похоронили 12 замученных односельчан. Тела еще трех, приговоренных к смертной казни, отыскали позже, осенью, в закиданной камнями яме около Бережанского леса. У одного из них, Павлива Т. Г., были обрублены ноги. Четырех так и не нашли. 15 из 19 убитых политзаключенных села были в возрасте до 23 лет».
А сейчас обратите внимание на следующее свидетельство. Эта «рассказ расстрелянного» содержит уникальные «кадры» момента и технологии акта импер-большевистского преступления. Таких образцов — единицы. Потому что другие десятки миллионов личностей-Вселенных умолкли навсегда.
ПОКАЗАНИЯ РОЖИЯ МИРОСЛАВА.
Крестьянин с. Романив Перемышлянского района Львовской области.
«Был июнь 1941 г. В камеру приводили все новых арестантов из сел Бибереччины. На воротах стоял какой-то наш милиционер. Где-то под вечер, около шести часов, то милиционер сказал нам:» Ребята, те все черти куда-то уехали снова! «А мы ему говорим: «Так отопри нам дверь и выпусти!»
Он ответил, что нет ключей, потому что их забрали с собой энкаведисты. «Могу вам подать какую-нибудь дубину, спасайтесь!» Мы уже хотели брать лавку в нашей камере, выламывать решетки и бежать через окно.
С нами сидел арестованный адвокат Бибрки Кульчицкий. Он говорил: «Люди добрые, так нельзя. Это подвох с их стороны, и они вернутся еще прежде, чем мы убежим. Потом будет хуже. Когда мы здесь спокойно будем сидеть, то они, как вернутся, убедятся, что мы не виноваты. А как будем пробовать бежать, то тогда убедятся, что мы имели нечистую совесть. Нас, наверное, забрали как заложников, а таких никто не имеет права стрелять. Поэтому без суда даже большевики не имеют права наказывать — я адвокат и знал их кодекс!» (Какая наивность честного, ни в чем не повинного человека — В. Г.) Так мы и ждали. Энкаведисты вернулись через два часа.
Вернувшись, они вызвали арестованных по одному из камер и водили их в пивную расстреливать. Был уже вечер. Мы все приникли к двери и слушали, кого вызывают. Так повели тогда Королика, — он очень плакал, когда его вели.
Больше других просился Николай Дучий. «Товарищи, я же ваш, бедняк, у меня жена, ребенок, пощадите, не убивайте меня!» Те лишь смеялись, а один сказал: «Ничево, это точно, как зуб вырвать: болит — раз и все!» Затем слыхать было из погреба только выстрелы.
После нескольких экзекуций тройка энкаведистов шла в «дежурку», вероятно, пить водку, потому что, когда пришли за мной, то от них несло водкой. В своей смерти я был уверен, когда меня вызвали. Двое взяли меня под мышки, а третий с револьвером шел позади. Завели меня в пивную. Уже за порогом темной пивной те два, которые вели меня под мышки, пустили, и в ту же минуту положил на мое плечо руку задний.
В секунду я как-то почувствовал, что он поднимает свою правую руку, и мне казалось, что даже щелкнул револьвер. Я на мгновение повернул голову, чтобы увидеть, что он хочет делать. Раздался выстрел!
И, как сейчас помню, что я упал на какие-то теплые человеческие тела и потерял сознание. Как долго я лежал без сознания, я не знал. Затем в темноте я как-то оклемался. Мне показалось, что я был в ином мире, потому что вспомнил, что меня расстреливали.
Первое впечатление было, что у меня очень онемели ноги и одна рука. Очень болели, аж пекли они. Во рту было полно соленой теплой крови. На мне лежало что-то очень тяжелое. Это бремя я понемногу сдвинул с себя. Это был труп расстрелянного биберецкого адвоката Кульчицкого, который нас под вечер убеждал не бежать, потому что он знал большевистские кодексы. У меня были прострелены обе щеки, и лежал я на трупах. Кто-то в этой куче трупов еще хрипел.
You must be registered for see links