Ответ: Истории....и всё такое...
Авиация
Последнее Танго Бегемотика
"Я иногда скучаю по тем временам, когда летать было опаснее, чем
заниматься сексом" (неизвестный)
Груженый под завязку транспортник оторвать от бетона непросто. Особенно,
если этот транспортник носит имя "Бегемотик", и если наземники, "положа"
на таблицы веса и центровки свою личную щедрость и казенные шланги,
залили бензина по самые горлышки. Любит теперь Бегемотик этот бетон, как
маму родную, обнимает его всеми лапами шасси и категорически
отказывается быть самолетом.
Седой нахмурил лоб на индикаторы температуры цилиндров и улыбнулся в
замороженные ужасом глаза второго пилота, который, хоть и будучи молодым
зыбучим идиотом, все же понимал, что галопом бегущий навстречу край
полосы при нулевой высоте - это плохо. Бортинженер с техногенной кличкой
Ртуть слегка стронул с места рычаги шага винтов, тональность двигателей
слегка изменилась и температура полезла вверх. Вверх же пополз и
Бегемотик со своим деревянным от напряжения экипажем.
Рождество 1948 в Западном Берлине было голодным. Еще летом, сославшись
на технические трудности, советские войска закрыли все наземные и водные
пути в подконтрольные союзникам части города. Транспортная авиация взяла
на себя задачи снабжения двухмиллионого населения, развернув операцию
"Хавчик". И хотя транспортные самолеты и политические амбиции
исторически несовместимы (на конец 48-го в Берлине все равно жрать было
практически нечего), поток бортов с интервалами в 3 минуты помог городу
избежать голодного бунта.
Экипаж Бегемотика попал в жернова "Хавчика" совершенно случайно. В
молодости этот Си 87 (переделанный из "Либерейтора" транспортник) гонял
товарняк через Гималаи из Индии в Китай, за что неоднократно бывал
отмудохан Господом Богом, а также сантоистами, маоистами и другими
местными еретиками. Перекошенный в "банан" фюзеляж, мятая льдом и пулями
обшивка окончательно похерили и без того незавидные летные качества -
"Бегемотик" нес службу в качестве своеобразной гаупвахты. На самолет
"попадали" разного рода проблемные персонажи из летного состава. Седой,
умница-правак и Ртуть просто одновременно оказались независимо друг от
друга в неуютном месте в недобрый час, и были определены на Бегемотик
срочностью груза и росчерком пера. Тело радиста, источающее разного рода
экзотические запахи, было отгружено на борт незадолго до вылета. Имени
тела никто так и не узнал в силу его (тела) общей невменяемости. Седой
сделал мысленное предположение о кондиции ожидаемого вторым номером
штурмана и тихо ужаснулся, хотя штурмана они так и не получили.
После запуска двигателей правак весь засветился нездоровым энтузиазмом,
и сжалившись, Седой "на пробу" отдал ему рулежку. С минуту спокойно
понаблюдав за попытками озверевшего вдруг Бегемотика нашинковать винтами
салат из хаотически бегающих вокруг людей со шлангами, забрал управление
себе. Насовсем - правак явно был склонен к массовому членовредительству.
Сейчас же, вспомнив недавний взлет, состоявшийся в силу явного перегруза
топливом на чистом авантюризме, Седой решил, что тот таки знал что
делал. Дать пацану второй шанс? Воображение быстро нарисовало наиболее
вероятный результат - обугленная воронка в земле, из которой печальные
немецкие дети выковыривают мятые коробки с продуктами. Дудки, береженого
бог бережет, лучше уж пусть этот улыбчивый маньяк насилует радио.
Седой слыл в летающем сообществе живой легендой. Начал он скромно -
возил почту в открытых бипланах сразу после первой войны, попутно
помогая Элрею Джеппесену рисовать его первые схемы трасс и визуальных
приводов. Со временем Элрей втихую сделал на этих схемах немалые деньги,
а Седой ушел летать в ТВА.
После начала второй войны компания "поделилась" пилотами и техникой с
армейской транспортной авиацией, под мудрым началом которой Седой стал
Седым и почти стал майором. Со своим индексом старшинства, выраженным в
однозначной цифре, он очень скоро перестал встечать летчиков, равных ему
по опыту и возрасту - стихии, судьба и глупость устрашающе быстро
вышибали на постоянную стоянку даже лучших из лучших. Ему самому
старушка с косой много раз дышала в лицо сырым глиноземом, но он как-то
умудрялся каждый раз посылать ее чистить зубы.
Вот только недавно, чуствуя под ногами границу отмеренного ему судьбой
везенья, Седой принял трудное решение - в кармане его форменной рубашки
лежало недописанное прошение о переводе с летной работы, и он мысленно
готовился управлять большим железным столом в неприметном офисе в
качестве менеджера чего-нибудь несущественного, а еще лучше
несуществующего.
На подходе к Темпелхофу Бегемотик попал в грозу. Тяжелые пульсирующие
полотна дождя переодически врывались в трясущуюся, как у грузовика на
ухабистой дороге, кабину. Иногда мокрая пощечина доставалась праваку и
тот сладострастно жмурился. Под ногами булькало и плескалось. Когда
закончился дождь, начался пожар в третьем двигателе. Седой заглушил
третий, поставил лопасти во флюгер и врубил противопожарную систему. Ага
- вот оно: "Береженого бог бережет... " "сначала утопит, потом
подожжет... "
Правак бесшумно завыл, а Ртуть со скрещенными пальцами на обоих руках,
пританцевывая, стоял между креслами, и то ли тихо ругался, то ли громко
молился. Ртуть был сбит над Германией дважды. Падать на эту землю из-за
банального пива и сосисок в третий раз ему совершенно не светило, и он с
остервенением начал перекачивать топливо из правого крыла в левое. Седой
остановил эту практику взмахом ладони - огнетушители с работой не
справились, и из-под обтекателя попеременно то показывалось пламя, то
валил дым. Скоро огонь доберется до лонжерона и крыло просто сложится
вверх как бумажная салфетка. Последняя карта в рукаве - аэропорт.
Темпелхоф был рядом, практически рукой подать до полукруга его рулежек.
Разрешение на посадку "напрямую", без разворота на ветер было запрошено
и получено. Полоса с номером "9" выпрыгнула навстречу из низких облаков
и Седой, плечом чуствуя слабину в правом крыле, притер Бегемотик на одну
левую стойку. После невозможных кренделей, более свойственных велосипеду
чем самолету, гравитация взяла свое и правая стойка встала на мокрый
бетон. Продержалась она недолго - крыло отвалилось у гондолы третьего
номера и Бегемотик, нелепо соря железом и вращаясь, въехал пузом в грязь
у самого старта полосы "27". Из отрытой пинком двери на землю посыпался
экипаж.
Отбывающий с двадцать седьмой Си-47 ("Дакота") подрулил в упор, на
минуту развернулся к покалеченному Бегемотику задом и вывел оба своих
двигателя на взлетный режим. Потоки воздуха хлестанули по выдыхающемуся
под дождем огню на огрызке крыла, и пожар был ликвидирован. "Дакота" на
прощанье вильнула хвостом и ушла на взлет.
Радист так и не проснулся. Появившиеся из ниоткуда угрюмо-трезвые
немецкие пожарники деловито забросили его храпящую тушу в грузовик с
красным крестом на брезенте. Какие-то другие недружелюбные люди уже
открывали ломом грузовые двери. С стороны порта тянулись к самолету
открытые "Студебеккеры". Голод не тетка, особенно под Рождество.
Седой посмотрел на суету вокруг своего разбитой машины и негромко
выругался. Левое крыло Бегемотика как перст Всевышнего указывало куда-то
вверх, в серо - мокрые облака. Седой достал из кармана аккуратно
сложенную "вчетвертинку" бумажку и, порвав ее на мелкие клочки, пустил
по ветру. Стоящий рядом Ртуть, глядя в быстро удаляющуюся спину бегущего
зигзагами по полю правака, сквозь зубы процедил - Шеф, мы, кажись,
это... долетели...
