Язык предательства: как «АТО» убивала наших солдат
You must be registered for see links
Одна из важных черт европейского толерантного общества - жесткая, предельная нетолерантность к тому, что называется специальным термином – «язык ненависти». Мы отлично знаем, что это такое: достаточно проанализировать любую передачу «рашистов» об Украине, и сразу вылезут «каратели», «киевский режим», «хунта» «бЕндеровцы», «укрофашисты». Собственно, употребленное мною слово «рашисты» - зеркальное отражение, часть нашего языка ненависти.
Умудренные историческим опытом европейцы не зря уделяют столько внимания, казалось бы, второстепенному вопросу лингвистики и употребления терминов. Ведь именно семантическое поле ежедневно употребимых слов формирует тот «ментальный фон» и тот «понятийно-смысловой» фильтр, через который пропускается и осмысливается каждый отдельный факт, ежедневно приносимый средствами информации. Человек, в чьем мозгу в качестве объективной повседневной реальности живут «киевская хунта» и «бЕндеровцы», легко поверит в жареных снегирей и распятого мальчика, тогда как человек без этой «фоновой лексики» с гораздо большей вероятностью хотя бы усомнится и задаст уточняющие вопросы. Человек, в чьем мире существуют «гомики» и «педрилы», вероятнее всего, совсем по-другому отреагирует и на новость о гей-параде, и на новость о разгоне гей-парада «бритоголовыми», чем человек, употребляющий слова «гей» или «секс-меньшинство». Человек, называющий своих соседей «тутси», едва ли радостно схватит мачете и побежит этих самых тутси резать, тогда как человек, долго слушавший «Радио Холмов» и привыкший называть их «тараканами», легко воспримет призыв перейти от сосуществования к «дезинсекции».
Какое отношение это имеет к Украине? Самое прямое. Ведь нам с вами уже два года старательно и последовательно навязывают свой «язык» — лжи и предательства, уже отравивший политикум, масс-медиа и добрую половину общества. И постепенно он становится языком нашего поражения.
Первыми в его состав вошла аббревиатура АТО – «антитеррористическая операция», которой как «фиговым листком» прикрыли украинско-российскую войну.
Я верю, что изначально политики, измыслившие аббревиатуру АТО, руководствовались не только шкурной боязнью потерять капиталы в РФ и прибыли от украинско-российской торговли (хотя недооценивать значение этого «липецкого фактора» тоже, увы, нельзя). Наверняка были и вполне благие намерения. Путину давали шанс одуматься и оставляли поле для дипломатического маневра, надеялись на кулуарный «договорняк» между людьми одного олигархического круга. Думаю, наши руководители вполне искренне не хотели и не могли поверить, что «свой» Вова Путин настолько вышел за рамки общепринятого, и не хотели обострять недоразумение.
Расчет не оправдался, даже напротив – Кремль все уступки воспринял исключительно как слабость и, следовательно, – как приглашение к дальнейшей агрессии. Дипломатичное согласие официального Киева принять правила «гибридной войны», то есть согласиться поддерживать ложь Кремля и делать вид, что речь о «внутреннем» конфликте, обеспечило Путину поле для дипломатического маневра на Западе и блестящую победу русской дипломатии в виде второго разгромного для Украины минского соглашения.
Мысль материальна, а слова способны убивать. Лживые слова властей убивают честных солдат. Лживая аббревиатура АТО убила тысячи наших солдат. Об этом почему-то не принято говорить, но одной из главных причин всех наших потерь летом 2014 было именно то, что вместо войны мы вели «антитеррористическую операцию». Поясняю для штатских: войну ведут по одному сценарию, антитеррористические операции – по совершенно другому. На войне главным «действующим лицом» является армия, все остальные службы выполняют вспомогательную роль под армейским командованием. На войне есть четко определенные понятия «фронт» и «тыл», есть контролируемые территории и территории, занятые врагом. Есть планы наступлений и план обороны на случай наступления врага. Все боевые действия координируют из единого армейского штаба, враг четко определен, задача разведки – собрать о нем сведения, а штаба – исходя из этих сведений разработать сценарии вражеских действий и сценарии наших контрдействий. Так ведется любая война, и именно так против нас все это время воюет российская армия.
Иное дело – АТО. Главными действующими лицами «антитеррора» выступают спецслужбы и полиция, а армия если и привлекается, то только как исключение из правил и для поддержки полицейских операций, а не наоборот. В АТО нет линии фронта и нет единого командования – вместо этого есть некие «секторы», один из которых вообще полностью располагался глубоко во вражеском тылу. Есть «штабы секторов» — «сборная солянка» из СБУшных, милицейских и армейских генералов с примесью погранцов, с непонятной субординацией и полномочиями. А над всем этим сверху – такой же абстрактный и на всю голову «гибридный» «штаб АТО».
Любой, кто по-настоящему был, а не «бывал», на остфронте, а особенно тот, кто, как автор этих строк, провел там лето 2014-го, подтвердит: именно описанный выше полный бардак в управлении войсками и другими формированиями стал главной причиной и неадекватно высоких потерь, и очень плачевного финала нашей наступательной кампании. Невозможно выиграть войну, если ее не вести. А мы не воевали – мы «проводили АТО». Лживая суть, изначально заложенная в этой формулировке, абсолютно логично и закономерно привела к ошибочному подходу к управлению всеми нашими силами на востоке, к неправильной постановке задач (например, когда нас отправляли штурмовать хорошо укрепленные позиции противника, в приказах штаба сектора это называлось не наступлением и не штурмом, а полицейским термином «зачистка»; казалось бы, какая разница – да вот только бойцов, бронетехнику и другие ресурсы выделяли в количестве именно как для «зачистки», а не как для наступательной операции) и окончилась несколькими «неожиданными», а на самом деле вполне предсказуемыми и даже закономерными кровавыми катастрофами.
Первыми жертвами «антитеррористического» вранья стали бойцы «Альфы». Их, узкоспециализированных профи, годами тренировок «заточенных» на действия против настоящих террористов – малочисленных, легковооруженных, зато действующих в нефронтовой обстановке, прежде всего в городах, зданиях, захваченных самолетах и т.п., – погнали впереди пехоты с одними автоматами штурмовать укрепленные позиции врага: ведь идет не война, а АТО, значит это функция антитеррористических подразделений.
Затем платой за неверное название войны стал разгром так называемого сектора Д, то есть пограничных подразделений, дислоцированных глубоко в тылу врага. С точки зрения военной логики совершенно очевидно, что в глубине оккупированных врагом территорий отрезанные от своих погранотряды физически не в состоянии не только контролировать госграницу, но даже просто защитить сами себя. А само понятие «госграница» на занятых врагом территориях вообще временно теряет смысл, роль границы временно исполняет линия фронта. Так что если бы мы вели войну, погранцов с оккупированной РФ части Донбасса должны были немедленно вывести, а не организовывать их в «сектор Д», уже изначально окруженный и обреченный на разгром. Иное дело, если мы ведем АТО — тогда враг у нас не «сплошной», а «точечный», пограничники должны беречь госграницу и бдительно следить, чтобы «группы террористов» не шастали через нее туда-сюда… Судьба «сектора Д» безжалостно показала, что война есть война и если «стесняться» называть ее войной, от этого ее суть не меняется, а вот адекватность решений руководства, увы, изрядно зависит от выбранной терминологии.
Ну а трагедия Иловайска и чуть менее трагичные (исключительно благодаря мужеству бойцов и самоорганизации командиров «низового звена», рискнувших действовать на свой страх и риск вопреки приказам «штаба АТО») события в «секторе А» (Луганский фронт) окончательно показали, что платой за лживую формулировку и упорное непризнание войны может быть только поражение в этой войне и смерть тысяч воинов.
Поэтому разгром украинских сил в августе 2014 регулярными войсками РФ был предопределен двумя факторами, полностью вытекающими из «концепции» АТО вместо войны.
Во-первых, все наши наступательные операции велись не по единому плану с распределением всех наличных сил и средств в зависимости от распределения сил и средств противника, а по ситуативным планам штабов секторов, которые рассматривали каждую отдельную операцию как «зачистку» того или иного населенного пункта, а не как часть общей стратегической ситуации. В результате на весь остфронт не было ни одной зоны ответственности не то что бригады, а даже полка или батальона. Вместо этого бригады и полки разбрасывали небольшими «кусками» (как правило, ротными тактическими группами, даже не батальонными!) по всему фронту, а все наступательные операции велись «сборной солянкой» из разрозненных подразделений разного подчинения (армия, милиция, Нацгвардия, погранслужба, СБУ), временно переданных на отдельно взятую операцию тому или иному «временному штабу»… Такое возможно во время антитеррористических «зачитсток», но никак не во время войны с вражеской армией.