Re: Якби СРСР не розпався?
Роман,
Если коротко - то Внутри страны "пятая колонна" подбила народ Украины и Юга России саботировать в том году посевную кампанию, плюс распустили слух, что всех животных заберут в колхоз бесплатно (в результате всю тягловую силу, тоесть быков, съели, чтобы не досталось колхозу). Также подбивали и центральные области России, но там пашут на лошадях, а лошадей христиане не едят, поэтому в центральной России голода и небыло.
В тоже время за границей именно в этот же год (случайно ли) потребовали выплаты по кредитам не золотом, а только хлебом. И такие выплаты были произведены. (Последующие несколько лет Россия хлеб не экспортировала вообще)
Результат: - Запас отдали за границу (в счет внешних долгов страны), у себя собрали слишком мало...
Вы верите в этот бред? Сталин полностью контролировал ситуацию и это только его вина (в .т.ч его подчинённых):
You must be registered for see links
Когда речь заходит об ошибках и перегибах, мы всегда ограничиваемся событиями, происходившими в деревне, коллективизацией сельского хозяйства главным образом. Между тем они имели место и в сфере промышленного развития, особенно в политике и практике индустриализации. Иногда и за них приходилось расплачиваться тому же мужику. Первый пятилетний план намечал резкий скачок по пути индустриализации, в частности в производстве металла. Выплавку чугуна планировалось увеличить с 3,3 миллиона тонн в 1927—1928 годах до 10 миллионов тонн в 1932—1933 годах. Это считалось трудным, но возможным заданием. И V съезд Советов СССР утвердил пятилетний план, ставший таким образом государственным законом. Однако уже в январе 1930 года задание по производству чугуна было увеличено до 17 миллионов тонн. Этот сталинский «большой скачок» в металлургии и в ряде других отраслей индустрии привел к дезорганизации промышленного строительства, к резкому осложнению экономической ситуации, к напрасной растрате материальных и человеческих сил страны. Одним из результатов было невыполнение плана по части металлургии: в последний год пятилетки было получено 6,2 миллиона тонн чугуна.
Другим результатом был голод зимой 1932/33 года в деревне зерновых районов страны.
Для закупки промышленного оборудования нужна была валюта. Получить ее можно было лишь за счет экспорта хлеба. Высокий по тем временам урожай в 1930 году, давший 835 миллионов центнеров хлеба, позволил увеличить государственные заготовки зерна до 221,4 миллиона центнеров, из коих было экспортировано 48,4 миллиона центнеров. Следующий, 1931 год оказался менее урожайным, было получено только 695 миллионов центнеров хлеба, но тем не менее государственные заготовки выросли до 228,3 миллиона центнеров, а вывоз на внешний рынок — до 51,8 миллиона центнеров. У многих колхозов был изъят весь хлеб, включая семена. В Сибири, Поволжье, Казахстане, на Северном Кавказе и Украине возникли серьезные продовольственные трудности, местами начинался голод. И колхозники и единоличники, иногда целыми селами, снимались с места, уходили в города, на стройки. Стали распадаться колхозы, в результате чего уровень коллективизации снизился с 62,6 процента на январь 1932 года до 61,5 процента на июнь.
Продовольственные и семенные ссуды предотвратили тогда массовый смертный голод. Тем не менее зима и весна, прожитые впроголодь, не прошли бесследно: физически истощенная деревня едва дотягивала до нового урожая. Как только стал наливаться хлебный колос на колхозных полях, появились «парикмахеры» — чаще всего матери голодающих семей по ночам выходили с ножницами, чтобы настричь колосьев на кашу. Когда же начались уборочные работы, обнаружились массовые хищения зерна колхозниками — несли с колхозных токов в карманах, за пазухой... В ответ принят закон об охране социалистической собственности от 7 августа 1932 года, написанный собственноручно Сталиным. В качестве уголовного наказания «за хищение (воровство)» колхозного имущества, независимо от размеров хищения, закон требовал применять «высшую меру социальной защиты — расстрел с конфискацией всего имущества и с заменой при смягчающих обстоятельствах лишением свободы на срок не менее 10 лет с конфискацией всего имущества». До истечения года, то есть за неполных пять месяцев, было осуждено около 55 тысяч человек, в том числе приговорено к расстрелу 2,1 тысячи. Среди осужденных было очень много женщин.
1932 год оказался опять недостаточно урожайным: валовой урожай зерновых оценивался в 699 миллионов центнеров, то есть остался на уровне предыдущего года, а вот заготовки упали до 185,2 миллиона центнеров, вывоз хлеба на внешний рынок — до 18 миллионов центнеров. Однако это сокращение заготовок экспорта не было результатом учета объективных обстоятельств в жизни деревни, проявлением государственной мудрости. Напротив, приведенные цифры — лишь итог той борьбы за хлеб и вокруг него, которая развернулась осенью и зимой 1932 года. Были и объективные трудности: в ряде районов погода не благоприятствовала урожаю... Но главное состояло в другом — после опыта заготовок 1931 года колхозники часто предпочитали работе в колхозе любые другие заработки, занятия в личном хозяйстве, уклонялись от уборочных работ, которые были организованы, как ив прошлом году, «конвейером», то есть с поля на молотилку и от нее — сразу на заготовительный пункт. В итоге часть урожая осталась на корню.
На Украине, Северном Кавказе, Нижней и Средней Волге колхозы не смогли выполнить задания по сдаче хлеба. В октябре — ноябре Сталин командировал в эти районы чрезвычайные комиссии, которые провели не только принудительное изъятие хлеба в не выполнивших планы заготовок колхозах, но и массовые репрессии против местных партийных, советских, колхозных работников, рядовых колхозников (роспуск партийных организаций и массовые исключения из партии, широкие аресты, вывоз всех продуктов из селений, занесенных на «черную доску» как «злостных саботажников» хлебозаготовок, и т. д.).
На Украину была послана комиссия во главе с Молотовым, на Северный Кавказ — во главе с Кагановичем и др. На Кубани (она оказалась в самом центре событий) дело дошло до выселения в северные районы населения станиц Полтавской, Медведовской, Уманской, Урупской и ряда других. С Нижней Волги в декабре 1932 года стали поступать сообщения о прекращении сдачи хлеба, тотчас туда была направлена телеграмма за подписью Сталина и Молотова, требующая виновных в этом «арестовать», «немедленно судить и дать 5, лучше 10 лет тюремного заключения». О недопустимых методах заготовок, примененных тогда, писал Шолохов в письме к Сталину от 16 апреля 1933 года. В ответном письме Сталин обвинил колхозное крестьянство в том, что оно вело «саботаж» и даже «войну на измор» против рабочих, Красной Армии. Еще раньше, 27 ноября 1932 года, на объединенном заседании Политбюро и. Президиума ЦКК Сталин выступил с речью, в которой «теоретически» обосновывал репрессии против колхозного крестьянства тем, что в нем обнаружились «отдельные отряды, идущие против Советской власти, поддерживающие вредителей, поддерживающие саботаж хлебозаготовок». Он требовал ответить «на удар этих отдельных колхозников и колхозов сокрушительным ударом». Удар по колхозному крестьянству действительно был сокрушительным.
Зимой 1932/33 года в сельских местностях зерновых районов страны, то есть на Украине, Дону и Северном Кавказе, Нижнем и Среднем Поволжье, Южном Урале и в Казахстане, разразился массовый голод; имелись случаи вымирания целых селений. Размеры продовольственных ссуд были ничтожны. Попытки голодающих найти спасение в более благополучных районах и в городах, как предыдущей зимой, были безуспешны. Они либо натыкались на кордоны, либо безжалостно вылавливались и возвращались туда, где царил голод. Есть даже странная «статистика»: весной 1933 года было задержано и возвращено почти 220 тысяч голодавших, отправившихся за хлебом в другие места. Неясно, включены ли в число «возвращенных» умершие там, где они надеялись найти спасение.
Точные цифры голодавшего населения установить очень трудно, поскольку всегда (не только в рассматриваемом случае) остается неясной граница, разделяющая голодающих и просто недоедающих. К тому же картина голода 1932—1933 годов была весьма пестрой. Рядом с селением, не выполнившим план хлебозаготовок и сильно голодавшим, находилось селение, голодавшее менее сильно или даже не голодавшее, а зимовавшее, как говорится, впроголодь.
Наконец, следует признать, что советская научная литература — и демографическая, и экономическая, и историческая — о голоде еще не писала. Мы сейчас не можем назвать сколько-нибудь достоверные цифры голодавших, а тем более умерших от голода. В западной литературе иногда коллективизации сельского хозяйства приписывается физическое уничтожение 10—15 миллионов крестьян, в том числе 5—7 миллионов умерших от голода. Однако эти цифры вызвали справедливую критику в научной англо-американской литературе, убедительно показавшей, что в основе приведённых цифр лежат пользование «темными источниками», «ничем не оправданные интерпретации», а главное — стремление вызвать «возмущение» против Советского Союза, против социализма вообще. По более объективным оценкам статистических данных в работах историков Роберта Дэвиса и Стивена Уиткрофта, демографов Барбары Андерсон и Брайана Сильвера, число жертв голода составило от 3 до 4 миллионов человек.
Советским историкам, экономистам и демографам еще предстоит провести необходимые исследования, чтобы дать действительную и полную картину масштабов и последствий голода в хлебопроизводящих краях, ответственность за который всей тяжестью лежит на сталинском руководстве. То обстоятельство, что хлеб у колхозов изымался на нужды индустриализации, не может оправдать ни насилия при создании колхозов, ни тем более этого голода. Голод 1932—1933 годов не может быть оценен иначе, как самое тяжкое преступление сталинского руководства против советского народа, против дела социализма.
И что? Она несет смысловую нагрузку?